Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Всеобщее горе сменилось всеобщим ликованием, когда стало известно, что 7 октября Наполеон был вынужден наконец покинуть Москву, а 11 октября из города ушли последние группы захватчиков. В городах устраивают торжественные молебны и праздничные балы. 18 ноября принц и великая княгиня возвращаются в Тверь. А 14 декабря жалкие остатки некогда «великой армии» окончательно выкинуты с русской земли.

Курьеры не успели сообщить эту радость Тверскому, Новгородскому и Ярославскому генерал-губернатору: принц Ольденбургский скончался 15 декабря. Трудолюбивый, мечтательный, но слабый здоровьем, он не выдержал моральных и физических испытаний, принесенных войной, и грянувших сорокаградусных морозов.

Его смерть — тяжелый удар для Росси. Впереди снова неизвестность. Ведь следующий губернатор не будет принцем или мужем любимой сестры царя. Не будет так рьяно заниматься строительством, и зодчий наверняка останется не у дел.

Готовится переехать в Петербург к матери Екатерина Павловна, но, прощаясь, все же оказывает последнюю услугу своему любимому архитектору. В письме к брату напоминает ему о Росси: «Он и его два помощника могут быть Вам очень полезны при восстановлении сгоревших зданий в разных городах, я ручаюсь за их трудолюбие и, могу сказать, даже за их честность, потому что я имела много дела с ними и видела также, как они исполняли другие работы: нельзя было не одобрить всего, что они делали».

Может быть, это письмо поможет архитектору…

V

Из Твери в Петербург потянулись обозы: увозили имущество покойного принца и его вдовы. Пустел некогда уютный дворец.

Каждая повозка будто забирала с собой частицу хорошего настроения Росси. Будущее снова представало туманным и непонятным. Не стало покровителей, не стало любимого дела. Правда, напоследок успела Екатерина Павловна посодействовать в получении нового заказа: сделать проект собора и колокольни для Ниловой пустыни — монастыря, что уже два столетия стоит на острове Столбный озера Селигер. Монастырь богатый, прославленный и может заплатить пристойно.

Знакомство с памятниками русской архитектуры XVIII и начала XIX века рождает впечатление о какой-то странной цепи удивительных совпадений: будто каждое победное завершение большой войны или утверждало новый стиль, или порождало на свет здания, резко отличные от стиля существующего. Разгром шведов под Полтавой вызвал к жизни петровское барокко — пилястровую архитектуру на голландско-датский манер. После окончания Русско-турецкой войны 1735–1739 годов, когда Россия вернула себе Азов, вошло в моду пышное растреллиевское барокко. Победы над Пруссией в Семилетней войне (1756–1763) как бы послужили сигналом для утверждения классицизма. После Русско-турецкой войны 1768–1774 годов, когда российский флот одержал блистательные победы в Средиземном море, родились на свет целые ансамбли в так называемом готическом и даже в «китайском» стиле: Петровский путевой дворец на окраине Москвы, ансамбль Царицыно под Москвой, Чесменская церковь близ Петербурга и Китайская деревня в Царском Селе. Карл Росси не нарушил этой «традиции». Замысленная им колокольня — свободная импровизация на темы строгой немецкой готики, а Богоявленский собор в Ниловой пустыни — странное и непонятное смешение классицизма, древнерусского стиля и элементов средневекового западноевропейского зодчества.

Известно, что, завершая свой век, классицизм пытался продлить время существования обращением к экзотике: мавританскому стилю, готическому и даже к чисто геометрическим формам и конструкциям — дом-шар в Мопертюи архитектора К. Н. Леду и шарообразный кенотаф Исаака Ньютона, предложенный Э. Л. Булле. Быть может, Росси отдавал дань этим веяниям? А может, собор Ниловой пустыни — результат влияния романтизма, уже проявившего себя в Европе?

Не будем забывать, что несколько лет рядом с Росси жил в Твери один из зачинателей романтизма в русском искусстве — замечательный художник О. А. Кипренский. И вовсе не следует сбрасывать со счетов его возможное влияние на зодчего.

Колокольню и собор в Ниловой пустыни по его проекту строить не стали. Но вознаграждение — 1610 рублей — Росси получил, что было для него очень кстати.

Заметим, что романтизм, найдя в России достаточно сильное воплощение в литературе и чуть меньше в изобразительном искусстве, почти не повлиял на архитектуру. Не потому ли, что дворянская культура рассматривала поэзию и прозу, живопись и графику как искусства высокие, достойные раскрыть духовный мир человека и общества, а зодчество — дело, в общем, коллективное и даже техническое, не способное передать все тонкие, романтические движения души…