Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

19 февраля 1712 года в большом зале нового дворца был устроен торжественный пир по случаю бракосочетания. Примечательно, что важные для царя свадьбы его сына царевича Алексея с немецкой принцессой и племянницы Анны Иоанновны (будущей русской императрицы) с герцогом Курляндским проходили во дворце Меншикова. Там же отмечали и другие свадьбы, попроще, — фельдмаршала Бориса Шереметева, князей Якова Долгорукова и Михаила Щербатова. И в будущем все праздничные пиры и торжественные обеды во главе с государем проходили в меншиковском доме — «Посольском дворце», как порой называл его сам Петр. Или в огромном доме адмирала Федора Апраксина, стоявшем тут же, на набережной у самого Адмиралтейства (здесь теперь северо-западный угол Зимнего дворца). И только свою свадьбу он праздновал в собственном доме.

В тот февральский день в деревянной церкви Святого Исаакия Далматского, что стояла там, где высится ныне фальконетовский монумент основателя города, как говорится, яблоку негде было упасть. Любопытный народ заполнил всю площадь перед храмом. Но вот закончилась церемония, и царь с женой и двумя дочерьми в окружении ближайших морских офицеров и иноземных мастеров направился к поджидавшим саням. Сначала отправились во дворец любимого друга — Александра Меншикова, который в свое время и познакомил новобрачных. Но долго здесь не задержались: бокал вина, первые поздравления, первые подарки — и снова в путь. Скорее в свой дом, где уже собрались гости. Примечательно, что в основном это были иноземцы и военные. Ведь свадьбу праздновал не царь, а морской военачальник. Не исключено, что среди приглашенных мог оказаться и архитектор Трезини, угодивший Петру новым каменным дворцом.

Гравюра Алексея Зубова позволяет нам взглянуть со стороны на это праздничное застолье. В просторном зале в три окна (на первом этаже слева от парадного входа) установлен большим кольцом стол. Гости расселись по его внутренней и внешней сторонам. В центре, спиной к среднему окну, — новобрачный. Слева в открытую дверь вереница слуг вносит блюда с яствами. В ожидании начала пира все оживленно обмениваются впечатлениями.

Художник тщательно передал убранство зала: роспись потолка, рисунок шпалер, два огромных венецианских зеркала в простенках между окнами. Через двенадцать лет, узнав о неверности Екатерины, царь, как гласит легенда, разбил одно из этих зеркал. «Ты видишь, — сказал он жене, — это венецианское стекло? Оно сделано из простых материалов, но благодаря искусству стало украшением дворца. Я могу возвратить его в прежнее ничтожество». И что есть силы ударил по нему тяжелой тростью. Бывшая солдатская жена, захваченная русским драгуном при взятии Мариенбурга, императрица Екатерина Алексеевна хорошо поняла намек.

Но это только будет, а пока желтым светом сияют большие дворцовые окна, чадят и потрескивают сотни, тысячи плошек вокруг дома, вдоль набережной, плывет над Невой музыка. А назавтра, как всегда, рано поутру, натянув свой старый халат из простой китайской нанки, грызя соленый лимон или огурец — любимые лакомства, — царь отправится в свою рабочую комнату, чтобы заняться делами.

«Конторка», как он ее называл, находилась, вероятно, в западной стороне дворца. Письменный стол, токарный станок, шкафы с книгами (а их ко дню смерти владельца насчитывали свыше 1600). Царь любил эти ранние часы, когда под привычное жужжание станка, попыхивая короткой трубкой-носогрейкой, можно обдумать все неотложные дела. Работа приносила радость, успокоение и давала всегдашнее право говорить окружающим: «Видишь, хотя я и царь, а у меня на руках мозоли». (Заметим, что именно в день свадьбы Петр повелел выточенное им из кости паникадило повесить в большом зале дворца над праздничным столом.)

Как раз в 1712 году в «конторке» замыслил Петр немало законов и распоряжений, во многом определивших и великое — дальнейшую жизнь России, и частное — судьбу Доминико Трезини.

Значительная часть этих законов вызвала изумление и недовольство даже среди приближенных государя, другие и сегодня восхищают своей прозорливостью и мудростью. Таковыми следует считать указы об учреждении во всех губерниях первых общественных больниц — госпиталей для раненых и увечных; о создании богаделен — приютов для стариков, лишенных ухода; о расширении столь надобной России инженерной школы и о том, чтобы в течение пяти лет брать на нужды армии только русские сукна — для поощрения отечественных мануфактур.