Пленные шведы корчевали кривой болотистый лес, рыли осушительные канавы, подсыпали и мостили путь. В 1716 году перекинули первый постоянный мост через Фонтанку. Четыре года спустя — через Мойку. Вдоль всей адмиралтейской части прешпективы посадили в четыре ряда березы. Свидетельствует офицер из свиты герцога Голштинского, прибывшего в Петербург в июне 1721 года: «С самого начала мы въехали на длинную и широкую аллею, вымощенную камнем и по справедливости названную проспектом. Она проложена только за несколько лет и исключительно руками пленных шведов. Несмотря на то, что деревья, посаженные по сторонам в три или четыре ряда, еще невелики, она необыкновенно красива по своему огромному протяжению и чистоте, в которой ее содержат (пленные шведы каждую субботу чистят ее), и делает чудесный вид, какого я никогда не встречал…»
Монастырскую часть прешпективы (от обители до теперешней площади Восстания) начали прокладывать чуть раньше. А когда завершили, монастырь тут же определил плату за проезд по ней. С верхового — 3 копейки, с телеги — 5, а с кареты, в зависимости от числа лошадей, от 10 до 30 копеек.
В тот день, когда мощи князя Александра перенесли в монастырь, на адмиралтейской части проспекта вечером зажгли первые фонари. Генерал-полицмейстер Антон Девиер постарался сделать подарок к празднику. Через каждые 50 сажен (106 метров) поставили большие столбы. На них — железные фонари со стеклянными стенками. Внутри лампа, заправленная конопляным маслом. Заправляли, зажигали и поутру тушили фонари солдаты из специальной команды.
Тусклым желтым сиянием фонари боролись с ночной тьмой. Но все же это был свет, способный хоть чуточку отогнать страх и помешать грабителям.
Прешпектива постепенно хорошела, набирала силу, чтобы очень скоро стать главной улицей города. Через сто лет русский литератор А. Башуцкий заметит, что Невский проспект — «главная артерия Петербурга, от которой стремятся другие, поменьше, питающие различные члены столичного тела…».
…Достигнув монастыря, людская толпа образовывала четко определявшиеся группы и группки. Государь заранее указал, где кому надлежит стоять: полкам, чиновникам, купцам, ремесленникам. А сам во главе флота отправился вверх по реке.
Там, где Ижора впадает в Неву, мощи перенесли на специальную галеру. На весла сели прославленные генералы, а сам Петр — на руль. Как только галера приблизилась к пристани будущего монастыря, раздался колокольный звон и началась пушечная пальба.
Теперь Петербург наконец обрел свою священную реликвию. Стал настоящим столичным городом.
Доминико Трезини, чтобы хорошо и в срок управиться с делами, очень нужны помощники и верные ученики.
Нелегко всюду поспеть, всё проверить, всё сделать. Даже сорок лет спустя другой иноземный зодчий, не менее энергичный Франческо Растрелли, вынужден будет написать: «…архитектору в России недостаточно сделать проект здания… нужно, чтобы он сам беспрерывно присутствовал на стройке, которую он ведет, не имея ни хороших мастеров каменщиков, ни десятников (как это принято за границей), которым он мог бы доверить точное исполнение своих указаний».
Царю Петру необходимо, чтобы иноземец обучал будущих русских зодчих. Интересы совпадают. И в дом на берегу Мойки приходят молодые люди, обязанные изучать архитектурное искусство.
Одним из первых поселился у Трезини недавний служитель губернской канцелярии Михаил Земцов. Прибыл по велению государя для лучшего изучения итальянского языка. А оказалось, что любит архитектуру и разбирается в строительном деле. Что это: случайное совпадение или прозорливость царя Петра?
Двадцатилетний Земцов постигал в подлиннике труды уже известных в России Виньолы, Палладио, Скамоцци. А учитель, общаясь с учеником, совершенствовал свое знание языка русского. Среди бумаг Канцелярии от строений сохранились документы, переведенные с французского, в конце которых подпись: «Переводил архитект Трезин».
Такой ученик — неожиданный подарок. Земцов отличается любознательностью, трудолюбием и отменными способностями, что всегда доставляет наставнику радость.
Как показали годы, оказался Михаил порядочным человеком, надежным другом, талантливым мастером. Судьба навсегда связала ученика и учителя. Уже много позже, когда Земцов стал самостоятельным зодчим, они часто продолжали действовать сообща. Вместе экзаменовали будущих архитекторов. Вместе принимали готовую работу у других строителей. Когда Земцов уехал под Ревель строить Кадриорг — дворец для Екатерины Алексеевны, Доминико Трезини самолично отобрал для него двадцать лучших петербургских каменщиков и штукатуров. А когда Трезини умер, его чертежи и модели унаследовал Михаил Земцов.
Случилось так, что бывший ученик продолжил и завершил многие дела своего учителя. А воспитанники Земцова продолжили, в свою очередь, его начинания. Возникла связь времен и поколений.