Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Возникает вопрос: почему для строения Петербурга царь сразу же не пригласил Леблона или какого-нибудь другого знаменитого европейского зодчего? Почему доверил великое дело безвестному тессинцу?

В год освобождения невского устья Россия для большинства жителей Запада оставалась terra incognita, о которой передавали из уст в уста невероятные, фантастические рассказы. И какой прославленный архитектор мог рискнуть, отбросив уже привычные славу и богатство при дворе своего правителя, поехать на службу к новому государю, известному пока только поражением под Нарвой? И даже позже, после Полтавы, когда известие о мощи России тревожной волной прокатилось по европейским странам, даже тогда нужно было обладать безрассудной смелостью, чтобы решиться на возведение огромного столичного города среди болот, вдали от центра страны, обязанной через трудности снабжать его всем необходимым, включая строительные материалы. Только молодой, никому не известный архитектор, лишенный страха что-нибудь потерять, но полный надежд все обрести, мог согласиться на столь отважный поступок, требующий не мгновения, а десятилетий жизни. Доминико Трезини оказался именно таким человеком.

Не будем забывать, что прославленный Андреас Шлютер приехал в Россию после смерти своего покровителя Фридриха I, когда его сын Фридрих Вильгельм I уволил многих художников. А Жан Батист Леблон был известен у себя на родине больше как интересный теоретик, чем практик.

Француз с женой, сыном и прислугой поселился на левом берегу Мойки, в доме, который снял у генерала Депре. Запоздавшие прохожие могли видеть, как допоздна светились два крайних окна. Там находилась рабочая комната генерал-архитектора. Загруженный поручениями Петра сверх меры, он жаловался генерал-губернатору и самому царю, что «имеет дел больше, нежели можно снести», и для исполнения оных «использует без остатка дни и ночи».

Список работ, одновременно исполняемых Леблоном, действительно огромен. Дворец и парк в Петергофе, Стрельнинский дворец, постройки в Летнем саду, дворец адмирала Федора Апраксина, мост в Нарве и, конечно, генеральный план всего города с центром на Васильевском острове. Как хотел Петр.

Увы, требовательный и честный француз намного опережал время страны, куда приехал работать. Он предлагал новую планировку внутренних помещений дворцов и встречал непонимание. Леблон настаивал на совершенно новом убранстве дворцовых покоев — строгими и вместе с тем нарядными деревянными панелями, а русские вельможи требовали аляповатой пышности, позолоты, лепнины, росписи. Они твердо знали: чем богаче, тем красивее. Француз считал, что особняки должны стоять отступя от улицы, укрытые деревьями, чтобы городской шум не мешал владельцам. Это привело царя в ярость. Нарушалась вся идея его любимой регулярности. Генерал-архитектор первым в России соорудил в Летнем дворце и в петергофском Монплезире водопровод на кухне и промывные нужники. (В Париже подобные устройства сделали только два года спустя в Бурбонском дворце.) Над Леблоном посмеивались: «Чудит!» И сооружать у себя такие отхожие места отказывались.

Тогда француз предложил устанавливать в столовых комнатах, в нишах особую новинку — buffet. Специальный столик-шкаф: наверху — чаши для ополаскивания рук (и хозяева, и гости не всегда успешно справлялись с ножом и вилкой), а внизу — сосуды для охлаждения бутылок с вином и бокалы. Эта новинка вызвала всеобщее одобрение. Ее тут же стали заводить у себя петербургские вельможи. Так на многие, многие десятилетия утвердилось уважение к буфету и явное небрежение к туалету.

Абсолютная честность и старательная добросовестность архитектора стали очень скоро вызывать раздражение государя. Через два месяца после приезда на берега Невы Леблон подал генерал-губернатору записку: «Общие замечания о нерегулярности и худом сочинении, которое практикуется в строениях, повсеместно производимых в Санктпетербурге». Первая и очень серьезная оплошность. Леблон осмелился затронуть профессиональную гордость всех столичных зодчих. Что тут началось!

Злоба собратьев по делу — это еще полбеды. Леблон вызвал яростный гнев светлейшего князя. Он, отвечающий перед царем за строение Петербурга, не жалел сил своих, душу вкладывал, а какой-то французик посмел все охаять. Такое оскорбление Меншиков простить не мог. Он докажет, кто сильнее: генерал-губернатор или генерал-архитектор. Действовать быстро и решительно Александр Данилович умел. Проворные курьеры помчали в Европу, к царю, донесение князя: архитектор Леблон нерасторопен, задерживает, опаздывает… На руку Меншикову и характер француза: нетерпимый, насмешливый, порой высокомерный. Все жалуются. Даже прибывший с ним декоратор и резчик Пино доносит: трудно все время терпеть «излюбленные насмешки» Леблона,