Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

4 ноября, через восемь дней после прогулки, последовало высочайшее распоряжение: селить по регламенту на Васильевском острове купцов. (Значит, не умерла еще мечта основать на Котлине столицу для самых знатных и самых зажиточных людей государства.) А строить там купцам только каменные и фахверковые дома. Проект нового центра Петербурга государь поручил исполнить Доминико Трезини.

Никто сегодня не ведает, сколько вариантов чертил архитектор, но окончательный план застройки Васильевского острова государь самолично утвердил 1 января 1716 года. Чертеж хранится в Центральном государственном военно-историческом архиве в Москве — во дворце, где некогда жил гуляка и весельчак Франц Лефорт, первый друг и наставник Петра. Это он пробудил в быстром уме царственного юноши интерес к западной культуре, к регулярной армии и будущему могучему флоту. Лефорт умер за полтора года до начала Северной войны и за четыре — до основания Петербурга. А сегодня в этом же доме, где веселился и плясал Петр, можно разглядывать утвержденные царем-победителем планы новой российской столицы. Так смыкаются эпохи.

Васильевский остров, согласно желанию царя и плану Трезини, должен был походить на Котлин. Почти повторять его. Те же военно-лагерные прямоугольники жилых кварталов. Черные параллели каналов от Большой до Малой Невы. Пересекающие их дороги и водяные пути с востока на запад. На восточной стороне, во всю протяженность с юга на север, сад генерал-губернатора Петербурга князя Александра Меншикова. На северо-западной стороне — огромный парк для всех обывателей. И такой же, только меньше размером, на юго-западной стороне. Свободен от построек только лишь маленький пятачок Стрелки, единственной площадки для народных торжеств и гуляний. Все ясно, четко и подчинено строгим и точным правилам.

Если пытаться проследить за издаваемыми Петром указами, то можно постичь некую закономерность. С позиции царя-преобразователя все, что имеет отношение к старому быту, старой жизни, давним традициям, все это «неправильно», «нерегулярно». Правильность возможна только в регламентации, «регулярности», в твердом порядке, установленном самим Петром. Поэтому главная, государственная задача — втиснуть всю «неправильную» жизнь в жесткие рамки задуманного образца.

Это неодолимое стремление привести к единообразию быт, частную жизнь, работу первым, пожалуй, понял Пушкин-историк. В повести о собственном прадеде он показал Россию глазами арапа, только что вернувшегося из Франции. Страна предстала перед ним «огромной мастерскою, где движутся одни машины, где каждый работник, подчиненный заведенному порядку, занят своим делом».

Планы застройки Котлина и Васильевского острова — наглядный пример подобных стремлений. Порядок, царящий в городе и стране, есть свидетельство культуры. И не суть важно, каким путем достигнут этот порядок. Главное, чтобы дома в новой столице были одинаковы и стояли в ряд, как гвардия на параде.

Во имя регламентации сегодня порой ломали то, что делали вчера. Иностранный посланник с удивлением и ужасом рассказывает, как знатный вельможа Левенвольд (он жил на Московской стороне) сначала вымостил булыжником улицу перед своим домом, потом заплатил в полицию деньги за посадку деревьев, а через несколько дней был извещен: по новой планировке улицы дом надлежит снести. В тяжких муках рождался город, своим внешним видом обязанный походить на европейский.

Обличье Петербурга — дело государственной важности. И Петр считает себя вправе давать советы архитектору, указывать, требовать. Это легко еще и потому, что зодчий, художник не является для царя и его окружения самоценной личностью. Он просто очень способный ремесленник или в лучшем случае военный инженер. А тем и другим можно и должно командовать. Это убеждение продолжало жить и в последующих поколениях. Не случайно, к примеру, сын петровского генерал-фельдмаршала Шереметева Петр Борисович в момент постройки усадьбы Кусково под Москвой велел изобразить на гравюре себя именно с архитектурным чертежом и циркулем в руках. Кстати, эти символы деятельного созидания на благо общества встречались довольно часто на портретах второй половины XVIII столетия.

Очень хотелось Петру, чтобы новая столица встала вровень с европейскими или даже превзошла их. Ради этого зазывает из Берлина архитектора Шлютера, нанимает в Париже скульптора Растрелли. И наконец, в июне 1716 года приглашает в Россию прославленного французского зодчего Жана Батиста Леблона.

Петр I — Александру Меншикову: «Сей мастер из лучших и прямою диковинкою есть… К тому же не ленив, добрый и умный человек… И для того объяви всем архитекторам, чтобы все дела, которые вновь начинать будут, чтоб без его подписи на чертежах не строили, так же и старое, что можно еще исправить».

Во вторник 5 августа 1716 года Жан Батист Леблон прибыл в Петербург. Ему сразу же пожалован чин генерал-архитектора и 5000 рублей жалованья в год.