Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Как ни удивительно, но забота о гробницах петровских детей тоже легла на плечи Доминико Трезини. В 1730 году ему приказано заменить на надгробиях обветшавшие бархат и позументы. Сохранился реестр, поданный архитектором гоф-интенданту, с указанием мер гробниц и, соответственно, потребности 44 метров 37 сантиметров бархата и 94 метров 92 сантиметров позумента. Чем только не приходится заниматься художнику в России ради хлеба насущного…

Лишь через два года после смерти Петра I завершили великолепный иконостас для собора. Резали и золотили его в Москве под наблюдением Ивана Зарудного.

И снова возникает историческая загадка.

Повеление готовить иконостас отдано еще в 1722 году. Зарудный исправно доносит, сколько липовых досок и чурбаков заготовлено для предстоящей работы. Потом сообщает, какие мастера будут резать, какие левкасить и золотить. Казалось бы, всем ясно и понятно, какой вид надлежит придать иконостасу и как его украсить. Но сохранилось письмо 1726 года, способное нарушить покой исследователей и породить недоуменные вопросы.

Зарудный — кабинет-секретарю Макарову:

«Высокопочтенный господин.

Господин генерал маэор Алексей Васильевич,

мой милостивый государь.

Письмо 8 числа марта получил, в котором писано: Ея Императорское Величество указала ныне в Петропавловскую церковь иконы писать по той же мере как делается иконостас в Москве… Понеже здесь такой меры не имеетца, того ради, купно с архитектором Еропкиным сочинить обстоятельный чертеж всего иконостаса петропавловского, и назнача в которые места каким надлежит быть иконам и по какой мере, для отсылки сюда отдать немедленно…»

Казалось бы, по всем срокам иконостас готов и находится в доме Зарудного, где шла вся работа. Но из письма явствует, что по-прежнему неизвестно, какой величины и в какие места писать иконы. И почему молодой архитектор Еропкин, сидя в Петербурге, должен составлять чертеж иконостаса, который, почти готовый, лежит в Москве? Непонятно. И останется неясным, пока окончательно не прояснятся жизнь и деяния Ивана Зарудного…

Лишь в 1727 году во многих ящиках с великим бережением готовый иконостас перевезли в Петербург. Увы, уже без Зарудного, который внезапно скончался 19 марта того же года. А иконы, как установил К. Малиновский, писали уже в самом Петербурге с 1727 по 1729 год Андрей Меркульев «с товарищи».

Иконостас напоминает пышную триумфальную арку. И не случайно. По наблюдению Е. Мозговой, он — своеобразный памятник победы над шведами. «В нем четко намечены линии „войны“ и „мира“, так, что каждой фигуре на иконе справа соответствует левая… Все это прослеживается в мельчайших деталях поярусно и создает целостную систему».

Золотым огнем загораются под лучами солнца или при свете запаленных свечей коринфские колонны, десятки больших и малых скульптур, вычурные рамы икон, точенные из дерева шнуры с пышными, тяжелыми кистями. Все очень нарядно и совсем не похоже на строгие иконостасы в соборах Московского Кремля или прославленных благочестием монастырей.

И совсем неожиданно, непривычно: сквозь широкий проем в центре иконостаса, там, где должны быть глухие Царские врата, виден открытый для взоров алтарь. А за ним плоская, прямая восточная стена храма. И нет никаких закруглений традиционных апсид. Это тоже одна из новаций, примененных Доминико Трезини при строении Петропавловского собора.

Восточная сторона храма смотрит на главные крепостные ворота. И человек, ступивший на землю фортеции, сразу же видит эту стену. И по ней начинает судить о величии и предназначении собора. Вот почему Трезини сделал ее совсем необычной.

Гладкая прямая стена. В центре величественный портал обрамляет фальшивую дверь. По бокам портала ниши для статуй. Над ним круглое окно в пышной раме люкарна. А над стеной, закрывая до половины барабан купола, почти квадратный аттик — стенка над карнизом. Мощные усложненные волюты как бы связывают его с храмом и сдерживают движение ввысь. (Это стремление подчеркнуто полукруглым завершением аттика, которое опирается на резко выступающие карнизы.) Аттик украшен статуями и барельефом (они погибли при пожаре, и место старого барельефа заняла яркая фреска). Все повторяет композицию ворот, рождая единство ансамбля: триумфальная арка и собор — памятник победы. А всё вместе — мемориал славы, какого не бывало еще на Руси.

Камер-юнкер Ф. Берхгольц в 1721 году: «Крепостная церковь… самая большая и красивая в Петербурге; при ней высокая колокольня в новом стиле, крытая медными, ярко вызолоченными листами, которые необыкновенно хороши при ярком солнечном свете… Куранты на колокольне так же велики и хороши, как Амстердамские, и стоили, говорят, 55 000 рублей. На них играют каждое утро от 11 до 12 часов, кроме того каждые полчаса и час они играют еще сами собой, приводимые в движение большой железной машиною с медным валом…»

И. Э. Грабарь в 1960 году: «Лучшей частью собора является монументальная, выразительная по силуэту колокольня, композиционно объединяющая разбросанную по берегам Невы городскую застройку».