Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Над крышей — стройный, изящный восьмигранник, прорезанный узкими вертикалями проемов. Над ним высокая, тоже восьмигранная, золотая корона. А на ней вместо традиционного креста или бриллианта — тонкая стройная башенка — основание сверкающего шпиля-иглы. И на самом верху — ангел с крестом в руке. От земли до вершины креста 112 метров. На 32 метра выше Ивана Великого. (После замены в 1858 году деревянного основания шпиля железным высота его увеличилась еще на 10 метров.)

Только августовским днем 1720 года заиграли часы на колокольне. Над Петербургом зазвучала новая, непривычная музыка. И поплыла над рекой, будоража и удивляя обывателей. Тридцать пять больших и малых колоколов начиная с половины двенадцатого разлили окрест свой мелодичный перезвон. А завершив мелодию, гулко пробили двенадцать раз. Им откликнулись куранты Троицкого собора и церкви Воскресения на Васильевском острове рядом с домом князя Меншикова…

Петр Алексеевич ликовал. Сбылась еще одна мечта. И тут же изъявил желание подняться на колокольню, осмотреть механизм часов, а заодно оглядеть с высоты свой город.

Государь с приближенными прибыл в крепость утром 21 августа. Откинули ружья на караул бравые часовые. Комендант, салютуя шпагой, прокричал рапорт. И тогда Трезини, одетый в свой лучший камзол, шагнул навстречу царю. А тот, бросив на ходу короткое «показывай!», широко зашагал вперед.

С каждым ярусом чуть умеряя прыть, государь поднялся на самый верх. Переведя дух, оглянулся и замер в радостном восторге. Внизу овалом раскинулся большой город…

Далеко на горизонте множеством быстрых искр вспыхивали серо-синие волны. И три большие белые птицы парили над ними. Это три корабля шли от Котлина к устью Невы. На Васильевском острове сияла на солнце луженым железом крыша дворца светлейшего генерал-губернатора. А по берегу Большой Невы будто какой-то великан разложил в четком порядке черные коробочки уже построенных домов.

На левом берегу Невы, прямо против стен еще не достроенной Кунсткамеры, огороженные прямоугольником земляных валов и адмиралтейских строений, лежали скелеты каких-то гигантских неведомых животных — шпангоуты будущих кораблей. А высоко над ними плыл в синем небе маленький золотой кораблик на тонком шпице Адмиралтейства.

Солнце, стоя в зените, отражалось в больших окнах дворца Апраксина и его собственного, государева, Зимнего дома. Маленькие коробочки-кареты, влекомые маленькими лошадьми, катились по набережной, останавливаясь порой у высоких подъездов с крутыми лестницами. За домами, поднявшимися за Мьей-рекой, пролегла как по линейке начерченная Невская прешпектива.

Государь подошел к другому окошку. И перед ним возник густой зеленый прямоугольник Летнего сада. Видно было, как в середине, над красно-сине-желтым ковром неразличимых отсюда цветов, взлетает, опадает и снова взлетает искрящаяся струя фонтана. А выше по реке в четкой сетке прямых улиц — строения Московской стороны. Дымил Литейный двор. Далеко за деревьями угадывался Александро-Невский монастырь. А между Фонтанкой и Новгородской дорогой виднелись казармы драгунских полков.

Переход к следующему окошку — и новая панорама. Пивоварня и госпиталь на Выборгской стороне. Дорогие сердцу «Красные хоромцы» на Городовом острове. Спиной к ним, точно братья, плечом к плечу мазанковые дома Коллегий. Просторная Троицкая площадь с большой деревянной церковью посередине. Гостиный двор с муравьиной суетой сотен и сотен человечков вокруг него. А за ним к северу казармы пехотных полков.

Раскрасневшийся, взволнованный Петр Алексеевич перебегал от проема к проему, радостно восклицая: «Парадиз! Истинный парадиз!» А спутники его, точно дети, старались разглядеть свой дом, свой участок, чтобы обязательно показать его теснившимся соседям.

И никого не волновало, что эти дома и дворцы, поднявшиеся на болотистой земле, тряслись и роняли черепицу с крыш, когда мимо них проезжали тяжелые возы и кареты. Толпившиеся вокруг Петра были возбуждены нежданно родившимся ощущением, что именно они и есть участники свершившегося чуда. Чуда рождения такого города в такие короткие годы. Города, который уже зажил своей собственной жизнью.

Довольный царь с чувством обнял молчавшего Трезини. Однако никакой награды архитектору не последовало. В поощрениях государь был скуп. Награждал только за ратные подвиги и особые деяния, принесшие славу государству. А честное и мастеровитое исполнение своей работы считал естественной обязанностью каждого гражданина…