Великий день инков

Привели старого Антонио. Он дрожал от ужаса, когда двое крепких парашютистов втолкнули его в комнату. Перед широкоплечим Бракватистою Антонио стоял, словно загнанный котенок. Он ждал самого страшного. Несколько минут назад неизвестные солдаты, вытащив его из хижины, подожгли ее, а потом, толкая старика дулами автоматов под бока, погнали безлюдной ночной улицей.

— Твой сын Филипп Россарио живет в Бакарайбо?

Антонио словно обдало пламенем.

— Да, у меня есть сын Филипп, сеньоры. Мне не стыдно за моего хорошего Филиппе.

В комнате горело несколько свечей, и Антонио стоял освещенный острыми, дрожащими огоньками, словно на судилище инквизиции.

— Погоди! — Полковник Бракватиста, подняв правое плечо, внимательно посмотрел в лицо старику. — Я узнаю тебя, Филипп Россарио.

Разгоряченное воображение Бракватисты возрождало картины прошлого. Перед ним уже был не старый немощный Антонио с длинной морщинистой шеей, с темными впадинами глаз. В гордой непоколебимой осанке его маленькой головы он увидел коммуниста Филиппе Россарио.

...Тогда тоже была ночь, и темнота за окном будто соревновалась с тишиной. Тюрьма для политических заключенных содержалась на далекой глухой окраине. В кабинет полковника Бракватисты ввели арестованного профсоюзного лидера нефтяников Бакарайбо коммуниста Филиппе Россарио. Шесть дней его жестоко пытали. От окровавленного, обессиленного Филиппе требовали, чтобы он признал публично, что коммунисты стремились путем вооруженного восстания захватить власть в столице. Эта подлая выдумка была нужна генералу Батису для того, чтобы окончательно загнать компартию страны в подполье, чтобы уничтожить лидеров рабочего движения.

Но Филипп молчал. На шестой день пыток он с таким же пренебрежением смотрел в глаза разъяренному полковнику, как и в первый.

— Ты думаешь, что я буду вечно возиться с тобой, Филипп? — тихим, шипящим голосом спросил у заключенного Бракватиста. — Не задумывался ли ты над тем, что все имеет свой конец?

— Не яритесь, полковник, — сказал Филипп, с трудом шевеля распухшими губами. — Я знаю, что наша игра подходит к концу. Только вы зря стараетесь.

— Думаешь, мы побоимся уничтожить тебя?

— А пожалуй, что побоитесь, сеньор полковник.

— Дурак! — вспыхнул Бракватиста и вдруг, опомнившись, сказал притворно сочувственным тоном: — Мне даже жалко тебя, парень. Ты ведь не знаешь, что тебя давно считают мертвым. Да, да, твои друзья считают тебя мертвым. Наши агенты распустили слух, что ты погиб во время пожара в третьем каземате тюрьмы. Из окна ты, наверное, заметил, что вчера мы жгли ненужные нам бумаги, и весь город видел дым, который валил из тюремного двора. Стихия! Ничего не поделаешь! И эта стихия погубила несчастного Филиппе Россарио. Так-то, мой дорогой друг. Ты одумаешься и сделаешь то, чего мы от тебя требуем. Краткое выступление по радио — и ты будешь на свободе.

— Но я мертв! — поймал Филиппе на слове своего палача. — Вы сказали, что объявлено о моей смерти.

Бракватиста заколебался.

— Это все мелочи! Что же из того, что объявлено? Мои агенты могли ошибиться. Все знают твой голос, Филипп. Замечательный голос оратора! Ты выступаешь с короткой речью, получаешь свои двадцать тысяч песо и отплываешь за океан. Прекрасная перспектива! Надо быть настоящим дураком, чтобы отказаться от такого предложения.

В комнате воцарилась тишина. Полковник обошел вокруг стола, смерил Филиппе тяжелым взглядом. Неторопливо вынул из кобуры пистолет, холодно блеснул синеватой сталью, небрежно взвесил его на руке.

— Даю на размышление три минуты! — Безразличным тоном сказал Бракватиста.

На Филиппе глянул глазок пистолетного дула.

Последние в жизни три минуты! Филипп отвернулся к окну. Там было синее-синее небо. По нему лениво плыло облачко, словно парус на морской глади. Несмотря на облако, которое в этот момент заполонило все его внимание, он сказал коротко и скупо:

— Нет!

Бракватиста взвел курок, поднял пистолет.

И вдруг среди тишины испуганно зазвонил телефон. Полковник нервно схватил трубку и закричал раздраженным голосом, что он слушает. Кто ему звонит? Из приемной генерала Батисы? Прекратить экзекуции над заключенным Россарио? Карамба! В чем дело? Массовая забастовка! Вот оно что... Полковник тупо посмотрел на Филиппе. Если бы телефон опоздал хотя бы на несколько минут, он, Бракватиста, собственноручно вырвал бы язык и выколол глаза этому красному дьяволу. Все двенадцать пуль своего пистолета он вогнал бы ему в голову. Он топтал бы его тело до тех пор, пока оно не потеряло бы человеческий облик.

Но генерал Батис испугался. Филипп Россарио останется живым.

— Вы слышите, Филипп, — наклонился над столом полковник. — Вы слышите, Филипп Россарио? Правительство дарит вам жизнь, но запомните: в моем пистолете останется пуля, которая будет ждать вас. Всю жизнь я буду носить эту пулю, Филипп Россарио... всю жизнь искать встречи с вами...