Великий день инков

Орнандо смотрел на освещенную голубоватым светом скалу и тихо бормотал проклятия. Молодой креол не чувствовал уже боли от веревки, которой ему связали руки. Он шел наугад, как слепой, и лишь время от времени поглядывал на пасмурную вершину. Гора стояла немая и настороженная. Она поднималась перед ним, как гнев его друзей, которые так и не дождались условного сигнала. Он не сумел сообщить своим. Теперь все пропало.

Орнандо потупился.

"А может, Тумаяуа... — слабая надежда вспыхнула в его сознании и сразу же погасла, как искра от костра, подхваченная сильным ветром. — Если бы Тумаяуа добрался до поселка Курумба и успел передать условный сигнал, на вершине уже давно горел бы огонь... Если бы он только мог добраться!.."

Профессор Крутояр шел совсем убитый горем. Случилось самое страшное — они потеряли Олеся. Теперь не было надежды на его спасение. Сельва не возвращала своих жертв. Куда он отправился? Разве он не знал, что сельва страшнее Черного Себастьяна? Скоро все будет выяснено, правительственные инстанции извинятся перед ними, и они вернутся на родину. Но чего стоят их извинения, если Олеся уже нет в живых?..

И сразу же его сердце наполнилось упорной решимостью. Еще не все потеряно. Олесь сбежал с гордым Тумаяуа. Они спасутся, они не могут погибнуть в сельве, на этой земле, где у них столько друзей!

Глаза профессора что-то выискивают в темноте. Прислушаются к невнятным шорохам, к глухому вою ветра. Мог ли он представить себе, что они доберутся до горы Комо в таком плачевном, потрепанном виде, избитые, изуродованные, лишенные возможности сказать хоть слово в свою защиту? Гора Комо совсем близко... Темная, немая, покрытая черным крепом ураганной ночи... Никаких секретов нет, и тропа инков неизвестно где потерялась в дебрях. И Ван-Саунгейнлер блуждает в неведомых краях... "На последней тропе инков совершено преступление..." Вот оно, это преступление, о котором не узнает ни одна душа. Карабины Оливьеро завершат свое подлое дело раньше, чем мир вспомнит о маленькой группе смельчаков.

Дорога поднималась вверх, неуклюжими чудовищами выступали из мрака скалы. Это были отроги неприступной, жестокой горы Комо.

Гора Комо! Ты стоишь немая, забытая, и будешь вечно стоять так, покрытая мраком человеческого равнодушия. А может, нет? Может, еще грянут выстрелы и гром ударит по тиранам?..

— Смотрите! Что за чертовщина! — неожиданно воскликнул полицейский, шедший впереди.

Колонна остановилась.

К полицейскому подошло еще несколько охранников, задрав головы, они начали высматривать что-то в облаках.

— Вперед, олухи! — взревел сеньор Оливьеро. — Не видели дикарской горы!

Но полицейские, грубоватые, забитые парни, имели свое на уме. Их глаза разглядели диковинку, которая напугала их больше всех окриков сеньора комиссара.

— Святая мадонна! Заступница наша! — бормотал кто-то из них. — Горит!..

— Что горит? — ужаснулся Себастьян Оливьеро.

— На языческой горе — огонь!

Комиссар вперил глаза во тьму и несколько секунд ощупывал ими черные скалистые склоны. Затем медленно отступил назад, ужасно выругался.

Все сбились над пропастью и смотрели ввысь. Далекая вершина, как подожженное молнией мощное дерево, поднимала к темному небу маленький огонек. Тот огонек с каждой минутой разгорался, становился ярче, устойчивее. "Сигнал на горе Комо! Вот он — долгожданный предвестник свободы!» — мелькнуло в голове Орнандо.

Молодой креол не удержался и радостно воскликнул:

— Смотрите! Они зажгли огонь!

Между тем из-за черных скал вышли смутные фигуры. Они пересекли путь карабинерам, плотно окружили отряд и предложили полицейским сложить оружие.

— Смерть тиранам! — раздалось в темноте среди оглушительного грохота грома.

Себастьян Оливьеро упал на колени. Он не просил пощады. Он знал, что люди, вышедшие из тьмы, никогда не простят ему ужасающих преступлений.

А наверху, на вершине Комо, среди туч и сильных вспышек молнии неистовствовал гордый неугасимый огонь — символ борьбы и побед.

НА ПОСЛЕДНЕЙ ТРОПЕ ИНКОВ

Ветер утих. Облака уходили за горизонт. Утреннее солнце залило землю золотым светом. Дымились деревья, травы, болота, палатки бойцов, даже их оружие. Сельва оживала после страшных ночных молний.

У главной палатки стоял доктор Коэльо и отдавал короткие приказы. Его остренькая бородка изредка поднималась к небу. Будет еще дождь или нет?

Прискакал на буланом коне связист с самой дальней лесной заставы. На его измученном бессонницей лице играла улыбка. Он принес радостную весть: идут с белым флагом парашютисты.

Через минуту об этом уже знал весь лагерь. Бракватиста решил перейти на сторону повстанцев. Чтобы избежать столкновений, он выслал вперед парламентера, который должен был сообщить передовым повстанческим постам о миролюбивых намерениях правительственного отряда.

Парашютисты вошли на поляну ровно в девять часов утра — сто двадцать человек сложили оружие.