Великий день инков

И доктор отдыхает. Он отдыхает глазами, окруженными морщинами, полуприкрытыми набрякшими ресницами, он отдыхает всем своим старческим, сухоньким телом, тоже дымящимся на солнце.

Только сердце его тоскливо болит, не успокоится никак. Нет Эрнестины. Исчез в пуще отчаянный Орнандо. Вся земля изранена, полита кровью... Он так хотел, чтобы было без крови, без убийств. Он верил в добрые слова. Но потом понял, что этот здоровяк с шрамом на теле, этот задумчивый Филиппе Россарио, говорил правду. Если тебя бьют — не подставляй палачу вторую щеку, жестокий палач все равно не одумается, у него нет сердца, его душа навеки окаменела. Только пулей можно обуздать жестокость...

Конечно, доктор Коэльо, во всем соглашался с Филиппом. Он был слишком осторожным, умеренным в поступках, и взгляды коммунистов на социальные проблемы не очень нравились старому адвокату, который привык к давно сложившемуся порядку вещей. Может, он еще не знает всей правды? Может, и он когда-то пожмет руку Филиппе и поймет его крутое, неуступчивое сердце?

Но сейчас они должны бороться вместе. Филипп говорил правду: пока силой оружия они не выгонят предателей, пока не наступят на пальцы латифундистам, пока не укажут на дверь своему ненасытному "американскому брату", республика будет прозябать в нищете. Свободу не покупают за доллары. За свободу борются...

— Сеньор доктор!

Короткие хриплые слова выдергивают Коэльо из задумчивости, гасят на мгновение пламя в растревоженной душе. Юноша-партизан, вытянувшись перед своим командиром, готов докладывать. Доктор Коэльо делает ему знак головой, и партизан, еще больше выпятив грудь, еще больше светясь молодым задором, восклицает:

— Сеньор! Вас хочет видеть какой-то иностранец. Мы остановили его у главного поста. Он пришел с двумя проводниками и говорит, что имеет к вам дело.

— Проведите его.

Незнакомец уже шагает через поляну. Сухой, длинноногий, в соломенной шляпе, с большой дорожной сумкой на боку, он еще издалека улыбается доктору.

— Приветствую вас, сеньор! — подходит к худенькому Коэльо, обжигает его своим искристо-откровенным взглядом и вдруг резко обнимает. — Рад видеть вас, сеньор Коэльо! Счастлив видеть вас на свободной земле

— Привет! — пробует осторожно освободиться от мощных объятий доктор Коэльо.

Великан опускает руки-шесты, поправляет на носу массивные очки и неотрывно смотрит на командира. И такая искренность, такая влюбленность светится в его взгляде, и весь он такой добродушно-ясный, приветливый, милый, что доктор Коэльо невольно тоже улыбается. Сердце ему подсказывает, что перед ним...

— К вашим услугам, академик Ван-Саунгейнлер. Что, не похож? Слишком непрезентабельный вид у академика? — хохочет он раскатисто, громко, пугая своим голосом птиц на верхушках деревьев и привлекая к себе внимание чуть ли не всего лагеря. Показывает костлявыми руками на свое разорванное одеяние, на забавную полотняную сорочку, на резиновые сапоги. Замечательный вид! Он повезет эту одежду к себе в Голландию и, не стесняясь, появится в ней на улицах родного Гронингена.

Вокруг медленно собираются командиры и бойцы отряда, с нескрываемым уважением осматривают добродушного здоровяка, перебрасываются шутками.

— Это тот, что объявил на весь мир...

— За кем гонялся сам сеньор Оливьеро...

— Неуловимый дух сельвы...

Доктор Коэльо берет своего гостя под локоть и ведет вдоль поляны, мягко и осторожно ступая по мокрой траве.

— Теперь вы больше принадлежите нам, чем Голландии, — говорит он, и рука его, сухая, жесткая, горячая, слегка сжимает локоть путешественника.

— Я хотел бы, сеньор Коэльо, немедленно отправиться с вашими людьми к горе Комо, — говорит огрубевшим голосом Ван-Саунгейнлер, и в этом голосе явственно проскальзывают нотки озабоченности. — Если мир узнает о последнем преступлении тирании Батиса, это придаст силы вашему движению в стране и на всем континенте.

Доктор Коэльо замедляет шаг. О каком преступлении говорит голландец? Иссеченное морщинами лицо старика-креола поворачивается к Ван-Саунгейнлеру. И вдруг он вспоминает слова радиограммы.

— Что вы нашли на последний тропе инков? Неужели беды прошлого так обеспокоили вас?

— Не прошлого, сеньор, — отвечает голландец. — Сегодня еще есть люди, хуже святых отцов инквизиции.

Коэльо подзывает к себе вестового. Сейчас он прикажет выделить отряд, который отправится в путь с сеньором Ван-Саунгейнлером...

Вдруг клинообразная бородка доктора странно подскакивает вверх, желтые руки судорожно ползут к горлу, сжимают его, затем сжимаются в кулаки и затем падают вниз. Все тело медленно, как завороженное, поворачивается куда-то в сторону. В глазах его стоит яркое солнце, и солнце уже прокралось в грудь, в сердце, в каждую клетку его тела. Целое половодье золота, щедрости, счастья заполняет старческую грудь, выжимая из нее радостный возглас:

— Орнандо!

Да, это его сын Орнандо, вырвавшийся из страшных лап смерти. А ты похоронил его, старый отец! А ты поторопился вычеркнуть его из жизни, оплакал этого горячего солдата, который родился для смеха и беспечности.