Великий герцог Мекленбурга

Пока мы разговаривали, Акиньша стоял, понурив голову, и слушал увещевавшего его отца Мелентия. Потом в какой-то момент ухитрился вывернуть, как видно, не слишком хорошо связанные руки выхватил из-за кушака какой-то острый предмет и, пырнув им монаха, кинулся бежать, надеясь как видно, затеряться в окружающей нас толпе. Однако люди готовые только что драться за него с рейтарами сомкнули ряды и вытолкнули беглеца обратно наградив попутно парой увесистых тумаков.

Староста от произошедшего впал в ступор, а я поначалу выхватил пистолет, однако увидев, что Акиньшу уже вяжут, подошел к пострадавшему иеромонаху. Тот лежал на земле, и из раны в боку сочилась кровь. Оружием, поразившим отца Мелентия, был довольно длинный кованый гвоздь, заточенный как шило и превращенный таким образом в заточку. Разорвав на нем подрясник я недолго думая полил рану аквавитом из фляги и наложив чистую тряпицу постарался перевязать потуже. После оказания первой помощи иеромонаха понесли на руках к ближайшему дому, а на площади тем временем решилась судьба Акиньши. Рейтары по команде Аникиты перекинули через сук ближайшего дерева веревку с петлей и через несколько секунд тать уже болтал ногами в воздухе разевая при этом рот в отчаянной попытке вдохнуть хоть глоток воздуха. При обычном повешенье человек как правило умирает не от удушья, а от того что ломаются шейные позвонки захлестнутые петлей когда выбивают скамью из под ног. Однако Акиньшу поднимали на сук медленно и ему предстояло умереть куда более долгой и от того мучительной смертью. Я сначала хотел остановить казнь, полагая важным прежде допросить татя на предмет выявления сообщников. Но потом поглядев на озлобленные лица рейтар и местных жителей не стал вмешиваться. С их точки зрения разбойник подняв руку на священника, сам вычеркнул себя из числа людей, а собаке - собачья смерть.

- Что с отцом Мелентием? - спросил меня встревожено Аникита, едва казнь закончилась. Надо сказать, что иеромонах пользовался большим авторитетом среди его ратников. Да и сам Вельяминов относился к нему с большим почтением, особенно после стычки с казаками в Вологде и посещения преподобного Сильвестра.

- Все в руце божией, - отвечал ему я, - ты же знаешь я не лекарь, что смог сделал, надеюсь, что этого достаточно.

- Крови, поди, много потерял...

- Хуже было бы если бы кровь внутрь текла, так что это еще не самое страшное. Мелентий человек крепкий, а господь не без милости. Впрочем, пойдем - посмотрим как его староста устроил.

- Пойдем, заодно Еремке плетей велю дать.

- О как! А за что?

- А чтобы себя не забывал, сукин сын! Ишь чего удумал, с ним целый князь со всем вежеством, да с вичем разговаривает, а он холопья морда грубит, да смердов подстрекает за колья браться. И не спорь княже, ты наших порядков и обычаев не ведаешь, а я тебе точно говорю, нельзя такое спустить!

- Ну, надо - так надо, раз по обычаю, стало быть, дело богоугодное. Только смотри, без лютости.

Жилище земского старосты, где и расположили раненого иеромонаха, было хотя и не велико, но и не сказать, чтобы совсем мало. Еще не терем, но уже и не изба. Во дворе нас никто как положено не встретил, что дало повод Аниките еще больше рассвирепеть, и схватится-таки за плеть. Пока он искал, куда бы приложить свой инструмент я скользнул внутрь и тихо, насколько это позволяли ботфорты подошел к горнице, где лежал страждущий. Внутри с ним кто-то был, и до меня донеслись обрывки разговора.

- Не пойму я тебя батюшка, что за дело тебе до однорукого и его внучек.

- А тебе не надо ничего понимать, делай то, что тебе велено, да помалкивай!

- Да я-то сделаю, только какое такое воровство от них может случиться? Старик калека, да вдова с двумя дочками. Никакой шкоды от них николи не бывало, разве муж ее покойный кого в лавке обвесит, так то...

Некстати скрипнувшая под ногой половица заставила говоривших замолчать, а я, чертыхнувшись про себя, нарочито громко топая зашел в горницу и обратился к лежащему в постели иеромонаху и стоящему рядом старосте.

- Как ты себя чувствуешь святой отец?

- Благодарствую князь на добром слове, слава господу, немного лучше.

- Аминь! Ну, что же, хорошо коли так. Вот тебе фляга моя, пусть тебе из нее рану моют, да чистыми тряпицами перевязывают. Бог даст, затянутся твои раны, может еще и встретимся.

- А ты князь уезжаешь разве?

Да. Нечего мне тут делать, двор где я останавливался, сгорел совсем, да и дела у меня...

- Совсем сгорел?

- Почти, только однорукий да дочка его и остались, да и те вроде ума лишились из-за своих.

- Из-за своих?

- Так, девочки их не-то в дыму угорели, не-то в том амбаре от татей прятались, что дотла сгорел.

- Горе-то какое, господи...

- Вот-вот. Ой, Еремей Силыч, забыл совсем, тебя там боярин Вельяминов чего-то ищет.

- А зачем я ему, - спросил староста подозрительно глядя на меня.

- Так, а я почем знаю? - Удивился я с самым искренним видом, - дело говорит у него до тебя.