Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза

В феврале ей исполнится двадцать девять лет. Пока долгая ночь близилась к окончанию, в ней зрело абсолютное понимание того, что она сделает со своей красотой в ближайшие три месяца. Сначала она была не уверена, но проблема постепенно разрешилась сама собой в виде старого соблазна киноэкрана. Никакая материальная нужда не могла подвигнуть ее на этот шаг с такой силой, как страх утратить свою красоту. Ей не было дела до Энтони, нищего духом, слабого и сломленного человека с налитыми кровью глазами, к которому она до сих пор испытывала моменты нежности. Это не важно. В феврале ей исполнится двадцать девять лет. Еще сто дней, так много дней… Завтра она отправится к Блокману.

Вместе с решением наступило облегчение. Ее воодушевляло, что иллюзия красоты каким-то образом будет подкреплена и сохранена, хотя бы на целлулоидной пленке, когда реальность исчезнет. Значит, завтра.

На следующий день она почувствовала себя слабой и больной. Она попыталась выйти на улицу и удержалась от падения, лишь уцепившись за почтовый ящик рядом с парадной дверью. Негр-лифтер с Мартиники помог ей подняться наверх, и она лежала в постели, дожидаясь возвращения Энтони и не в силах даже расстегнуть лифчик.

Пять дней она пролежала с инфлюэнцей, которая, когда месяц свернул за угол и перешел в зиму, обернулась двухсторонней пневмонией. В лихорадочных вылазках своего разума она бродила по дому с мрачными неосвещенными комнатами, выискивая свою мать. Она хотела одного: быть маленькой девочкой, вверенной умелым заботам некой покладистой, но превосходящей силы, более недалекой и уравновешенной, чем она сама. Казалось, единственным возлюбленным, которого она когда-либо хотела иметь, был возлюбленный из сна.

«Odi Profanum Vulgus» [250]

Однажды, в разгар болезни Глории, произошел любопытный инцидент, ненадолго озадачивший профессиональную сиделку мисс Макговерн. Это произошло днем, но в комнате, где лежала пациентка, было темно и тихо. Мисс Макговерн стояла у постели, смешивая какую-то микстуру, когда миссис Пэтч, явно пребывавшая в глубоком сне, вдруг села и с негодованием заговорила.

– Миллионы людей, – сказала она, – кишащих как крысы, лопочущих как макаки, воняющих как в аду… обезьяны! Или вши, наверное. За один действительно прелестный дворец… скажем, на Лонг-Айленде или даже в Гринвиче… за один дворец, полный картин из Старого Света и изысканных вещей, с древесными аллеями, зелеными лужайками и видами на синее море, и чудесными людьми в превосходных одеждах… Я бы принесла в жертву сотню тысяч из них, нет, миллион из них! – Она подняла слабую руку и щелкнула пальцами. – Мне нет дела до них, понимаете?

Взгляд, который она обратила на мисс Макговерн после завершения этой речи, был необыкновенно мечтательным и странно сосредоточенным. Потом она издала короткий смешок, исполненный презрения, упала на подушку и снова провалилась в сон.

Мисс Магковерн была ошеломлена. Она гадала, что это за сотни тысяч, которыми миссис Пэтч была готова пожертвовать ради своего дворца. Доллары, предположила она, – однако это прозвучало не совсем так, как если бы речь шла о долларах.

Кино

В феврале, через семь дней после ее дня рождения и большого снегопада, завалившего переулки, как грязь заполняет щели в полу, снег превратился в слякоть, сгоняемую в водостоки водой из шлангов департамента по очистке улиц. Ветер, не ставший менее резким от того, что налетал порывами, врывался в квартиру через открытые окна и приносил с собой мрачные тайны закоулков, но очищал квартиру супругов Пэтч от застоявшегося сигаретного дыма.

Глория, завернувшаяся в теплый халат, вошла в стылую комнату, сняла телефонную трубку и позвонила Джозефу Блокману.

– Вы имеете в виду мистера Джозефа Блэка? – требовательно спросила телефонистка из «Образцового кино».

– Блокмана, Джозефа Блокмана. Б-л-о…

– Мистер Джозеф Блокман сменил фамилию на Блэк. Хотите поговорить с ним?

– Ну… да. – Она нервно вспомнила, как однажды в лицо назвала его Блокхэдом.

С его офисом удалось связаться благодаря любезности еще двух женских голосов; последней была секретарша, которая спросила ее имя. Только услышав в трубке ровное течение знакомого, но обезличенного голоса, она поняла, что с момента их последней встречи миновало три года. И он сменил фамилию на Блэк.

– Мы можем встретиться? – беспечно поинтересовалась она. – Конечно же, по делу. Я собираюсь попробовать силы в кино… если смогу.

– Я очень рад. Всегда считал, что это вам понравится.

– Как вы думаете, вы можете устроить мне пробу? – спросила она с высокомерием, свойственным всем красивым женщинам, – всем женщинам, которые когда-либо считали себя красивыми.

Он заверил ее, что все зависит лишь от того, когда она хочет прийти на пробу. В любое время? Хорошо, он позвонит позже в этот день и сообщит подходящее время. Разговор завершился формальными пустословиями с обеих сторон. С трех часов до пяти она просидела рядом с телефоном, но без всякого результата.

Однако на следующее утро пришла записка, которая успокоила и одновременно взволновала ее.