Великий Гэтсби. Ночь нежна

– Вы слышали «Индостан»? – мечтательно спросила она. – Я раньше не слышала, но мне очень понравилось. И еще у меня есть «Зачем называть их детьми» и «Я рад, что исторг твои слезы». Наверняка вы танцевали под все эти мелодии в Париже.

– Я никогда не бывал в Париже.

Ее кремовое платье, попеременно, в зависимости от освещения, казавшееся то голубым, то серым, и удивительно светлые волосы завораживали Дика; когда бы он ни поворачивал к ней голову, она чуть-чуть улыбалась, а когда они входили в круг света, падавшего от фонаря, ее лицо светилось, словно ангельский лик. Она непринужденно поблагодарила его «за все», как благодарят за приятно проведенный вечер. Между тем как Дик все меньше понимал собственное отношение к ней, она, напротив, становилась все более уверенной, волнение, охватившее ее, казалось, вбирало в себя все радостное волнение мира.

– С меня теперь сняты все запреты, – сказала она. – Я дам вам послушать еще две мелодии – «Когда стада воротятся домой» и «До свидания, Александр».

В следующий свой приезд, неделю спустя, он запоздал, и Николь ждала его на тропинке, по которой он должен был пройти от Франца к главному корпусу. Ее волосы, зачесанные назад и заправленные за уши, касались плеч, казалось, что ее лицо только-только вынырнуло из них или что она сама лишь миг назад вышла из лесу на освещенную лунным светом поляну. Тревога неизвестности отпустила ее; Дику хотелось, чтобы у нее вообще не было прошлого, чтобы она была просто потерявшейся девочкой, явившейся из ниоткуда, – так же как сейчас она выступила из вечерней тьмы. Они отправились в ее потайной уголок, где уже был спрятан патефон; обогнули мастерскую, взобрались на скалу и уселись перед невысокой каменной оградой, созерцая раскинувшуюся на много миль кругом ночь.

Теперь они были в Америке, и даже Франц, считавший Дика неотразимым ловеласом, никогда бы не догадался, насколько далеко они улетели. О, как тосковали они друг по другу, как мчались в такси под любовную вьюгу; как жадно ловили родную улыбку и в Индостане встретились пылко, а вскоре поссорились, знать, не на шутку, кто знает, ведь стало им все безразлично… и наконец один из них уехал, оставив другого в тоске и слезах тосковать о минувших днях…

Нежные мелодии связывали ушедшие времена и надежды на будущее тонкими нитями, сплетавшимися над ночным Валe. Паузы между песнями заполнял монотонный, на одной ноте, стрекот сверчка. А вскоре Николь остановила патефон и запела сама:

Покати, дружочек,
Доллара кружочек,
Серебром он зазвенит —
И в кусты вмиг убежит.

Казалось, она выговаривает слова не дыша. Дик порывисто встал.

– В чем дело? Вам не нравится?

– Конечно, нравится.

– Этой песенке еще дома меня научила наша кухарка.

Оценит женщина,
Как муж хорош и мил,
Тогда лишь, когда след его простыл.

– А эта нравится?

Она улыбнулась, собрав в эту улыбку и стараясь донести до него все, что пело внутри ее, простодушно преподнося ему себя за такую малость, как мимолетный отклик, как всего один лишний удар взволнованного сердца. Минута за минутой в нее вливались сладость и свежесть плакучих ив и окружающего ночного мира.

Она тоже встала и, споткнувшись о патефон, уткнулась в грудь Дику, непроизвольно сомкнувшему вокруг нее кольцо своих рук.

– У меня есть еще одна пластинка, – сказала она. – Вы слышали когда-нибудь «До свидания, Летти»? Наверняка слышали.

– Вы не понимаете. Признаться честно, я вообще ничего такого не слышал.

«Не знал, не пробовал, не нюхал ничего, кроме разгоряченных девиц в духоте тайных уголков», – мог бы добавить он. Молоденькие служанки, которых он знавал в Нью-Хейвене в 1914-м, целовались, упершись руками в грудь мужчины, чтобы оттолкнуть его сразу после поцелуя. И вот теперь этот едва избежавший гибели обломок крушения дарит ему сокровенную суть целого неведомого континента…

VI

В следующий раз они встретились в мае. Обед в Цюрихе стал тестом на предосторожность. Разумеется, логика его жизни подсказывала держаться подальше от этой девушки, тем не менее, когда мужчина за соседним столиком уставился на нее вызывающе горящим взглядом, подобным неисследованному мощному излучению, Дик повернулся к нему с любезным видом, таившим такую угрозу, что тот немедленно отвел глаза.

– Это просто любитель попялиться, – бодро заверил он Николь. – Его заинтересовало ваше платье. Зачем вам столько разной одежды?

– Сестра говорит, что мы очень богаты, – смущенно объяснила она. – Бабушка оставила большое наследство.

– Ну, тогда я вас прощаю.