Великий государь

Большинство московских вельмож — бояре, князья, окольничьи, думные дьяки, воеводы — без оглядки признали за Филаретом право называться действительным правителем России, «великим государем». А те, у кого оставались какие-то счёты с родом Романовых, добавляли к сказанному поклонниками Филарета, что он нравом опальчив и мнителен, а властителен таков, яко и самому царю его бояться. Что ж, Филарет слышал подобную черноту, да не придавал ей цены, потому как знал твёрдо, что многих лиходеев и проникших в царский синклит недобросовестных вельмож только тем и можно изжить, когда их «зело томище заключениями и иными наказаниями». Его, правдолюбца и милосердца, сама жизнь толкала на суровые деяния.

Через несколько дней после вступления на патриарший престол Филарет потребовал из Патриаршего приказа челобитную от монахов Троице-Сергиевой лавры, не дал ей там залежаться под сукном. Взяв челобитную, Филарет сходил с нею к царю.

— Сын мой, царь-батюшка, пора нам с тобой по закону править державой. Посему вернём доброе имя и нашу любовь архимандриту Дионисию, коего судили вольно.

— Я, батюшка-государь, токмо порадуюсь сему исправлению, — ответил Михаил и, тяжело вздохнув, добавил: — И матушку есть нужда послушать.

— Сию охоту надо предать забвению. Без матушки найдутся ответчики, — возразил Филарет.

— Коль так мыслишь, батюшка, то и мне спокойнее.

В те же дни Дионисию вернули сан и должность. И было сие сделано при стечении всех московских иерархов и архиереев в Благовещенском соборе.

Исправив одно беззаконие, патриарх Филарет приступил не мешкая к тому, чтобы возвратить доброе имя и вызволить из безвинной опалы, вернуть в родные края Марию Хлопову и её родителей, сосланных в Сибирь три года назад. Опала Хлоповым произошла допущением инокини Марфы, а исполнена теми, кумовьями-сватьями, кои окружали государыню. Искренне милосердный, Филарет вынужден был творить суровый суд над близкими сродниками.

Патриарх не спешил, дабы самому не свершить неправый суд. Он изучил все обстоятельства, кои стали причиной наказания Хлоповых. Он опросил всех, кто был очевидцем суда над Марией. И первым делом попросил архидиакона Николая:

— Брат мой, найди того священника, который состоял духовным отцом при Марии Ивановне Хлоповой.

— Он мне ведом. Ноне же найду его, святейший. Куда токмо привести его?

— Сюда и приведи, в трапезную, — ответил Филарет.

В тот же вечер в патриарших палатах появился сухонький и немощный священник, отец Анатолий. Филарет позвал отца Анатолия к столу. Сам он по возвращении из плена, где вдоволь наголодался, не отказывал себе в пище ни в чём. И хотя к чревоугодничеству не был склонен, любил-таки вкусно поесть и пригубить хорошего вина. Ан и отец Анатолий был не промах хорошо поесть и даже выпить. И принял приглашение к столу с удовольствием и без робости перед святейшим. И беседу хозяин и гость начали после того, как выпили вина и попробовали всех яств, что поставили на стол патриаршие услужители. После чего Филарет спросил:

— Любезный отче, вспомни с усердием, как выглядела Мария Ивановна перед обручением.

— Господи милосердный, помоги не впасть в велеречие, — перекрестился отец Анатолий. И продолжал: — Помню её, святейший владыко, как нынешний ясный день. Была Машенька певунья и говорунья, речами услаждать умела. А уж как легка на ногу, ну есть козочка. И статью была хороша. Ещё без меры не вкушала пищи, молилась исправно, родителей почитала и к рукоделью была склонна. Парсуны вышивала.

— А ликом какова? — спросил Филарет.

Отец Анатолий поднял на патриарха сверкающие глаза.

— Пригожа. Ну есть царевна шамаханская.

— Здорова ли была?

— Господи, да она и не ведала, что такое хворь. Ну так, когда женские дела начинались, крови ихние, тут, случалось, приляжет.

— Любил ты её?

— Да како же её не лелеять, ежели на ангелочка нравом похожа.

— А после обручения она всё-таки занемогла...

— Занеможила, — горестно согласился отец Анатолий.

— И говорила тебе, отчего?

— Поделилась. Сказывала, грибков ей один князёк придвинул, как застолье шло. Она и поклевала. Будто бы вёшенки. А ить кто знает... Гриб, он всякий бывает. Неделю животом маялась. А от государыни-матушки что ни день, то послы. Велят во дворец явиться, чтобы показывалась. Она же пластом в те дни лежала. Её подняли и повезли, ликом сине-белую. — И отец Анатолий заплакал. — Так и порешили, сердешную...

Филарет не утешал плачущего священника, и тот сам скоро успокоился.

— Любезный отче, вот ты обмолвился о каком-то князьке. Как имя его?

— Машенька не называла, святейший, истинный крест. Как бредила во сне, так её матушка слышала. Так то во сне... Можно и оговориться.

— Всё-таки ведаешь?

— Матушка боярыня поделилась. Да я цены не придал и... забыл.

Патриарх понял, что священник боится назвать имя злочинца. И сам назвал:

— Поди о Михаиле Салтыкове рекла?

И опять священник не произнёс этого имени, будто отмеченного проклятием. Лишь молча, с виноватыми глазами покивал головой, дескать, о нём, о Салтыкове рекла Мария.