Великий государь

— Мы с тобой по первости славно поговорили. Разум наш в согласии. И тебе на том спасибо, сын мой. Теперь же давай пригубим сыты, да пойду навещу матушку.

Отец и сын ещё немного посидели, выпили сыты и вина, поговорили о разном и расстались. Провожая отца, Михаил сказал просительно:

— Не осуждай матушку строго, родимый. Я люблю её, и мне будет больно. Вина не её в том, что державного ума лишена.

У Филарета запершило в горле, но он ничего не ответил сыну, лишь обнял его и погладил по спине, словно утверждая, что будет справедливым и милосердным. Так потом и было.

И сама Марфа согласилась со всем, что высказал ей Филарет. И, отрешаясь от государственных дел, она лишь сказала:

— Ведала я, что злочинцы меня окружили, да не находила среди инших вельмож верных нам людей. И потому не суди меня строго, святейший, будь милостив.

— Спасибо тебе, Ксеньюшка, за бережение сына, — назвал Филарет Марфу девичьим именем, — опора ты была ему адамантовая. И мне теперь легче стоять близ сына нашего. Да не уроним чести рода, поверь нам. Теперь же подумай, как в мои палаты из кельи уйти.

Поговорив мирно и тихо о державных делах с Марфой в келье Воскресенского монастыря, Филарет уходил в свои палаты умиротворённый, потому как не думал, что и с сыном и с его матушкой так легко, без надрыва и сердечных болей утвердит свою волю. А оно, это утверждение, на первых порах долгого служения державе и православной церкви ой как необходимо было Филарету. Теперь же ему посильно справиться и с самыми серьёзными государственными делами. Он не сумняшеся решил взять их все в свои руки, оставив за сыном представительство во всех областях жизни державы.

Розыск злочинства Салтыковых был скор. У дьяков Разбойного приказа скопилось немало улик против злоумышленников. Нашёлся и холоп, который собирал грибки и готовил их к столу. Дядя Марии, Пётр Хлопов, ещё в дни суда над племянницей донёс в приказ, как Михаил Салтыков принародно грозился порушить царскую свадьбу. И были опрошены те, кто слышал эту угрозу. И лекари, кои досматривали Марию, были допрошены. Священник Анатолий тоже сказал своё слово. В ходе розыска всплыли и другие злые умышления бояр Салтыковых. Их происками был опорочен и архимандрит Дионисий. Они же вкупе с боярином Татищевым ввергли в опалу князя Дмитрия Пожарского. Патриарх Филарет сам с усердием занимался делом опального князя.

Не мог он позволить, чтобы самый видный в России освободитель отечества от поляков страдал невинно от происков своих недругов. Филарет позвал к себе в палаты князя Юрия Черкасского, и князь обстоятельно рассказал о подноготной вражды Салтыковых и Татищева против Пожарского.

— Тут, святейший владыко, всему виною якобы ущемление князей Салтыковых и Татищевых в месте родовитости. Сочли Салтыковы, что Пожарский оттеснил их на низшую ступень. Было так, что три совместника затеяли спор ещё на Земском соборе и в Думе. Когда же Дума поставила Пожарского выше Михаила и Бориса Салтыковых, они взбунтовались. За что тесните наш древний боярский род, кричали они, ежели Пожарский князь-новик меньше нас. И Дума отменила своё прежнее решение, всё рассудила в пользу Салтыковых. И рассчитала так: Пожарский — родич и ровня князю Ромодановскому, оба они из рода князей Стародубских, а род Стародубских ниже рода Салтыковых. Стало быть, и князья Пожарский и Ромодановский меньше Михаила и Бориса Салтыковых.

— И на том кончилось всё? — спросил Филарет.

— Ан нет. Пожарский не захотел смириться с потерей родовой чести, — продолжал князь Черкасский, — и умалением заслуг перед Отечеством. Оно и понять можно. Даром что он Московское государство очистил от воров-казаков, но и спас от врагов-поляков. Да, он из худородных стольников был пожалован в бояре, получил вотчины великие, и всё это по заслугам. И твердить о том, что Пожарские — люди разрядные, больших должностей не занимали, кроме губных старост и городничих, сие не по правде божеской. Когда же Пожарского учили-стыдили в Думе перед Борисом Салтыковым, он не признал правой сию расправу.

Патриарх слушал князя Черкасского внимательно и во всём поверил испытанному радетелю за правду.

— И как всё обернулось? — побудил патриарх рассказ князя.