Великий государь

И оставался один князь Василий Голицын. Что там говорить, был он на голову выше многих государственных мужей. Его знали и уважали в иноземных державах и считали умнейшим послом. Он и военным стратегом был. Князь, боярин, воевода — куда уж там более. Да знал Филарет, что боярский клан не выдвинет Василия Голицына в число искателей престола. А причин две: зависть и родовое равенство многих бояр. Тут и Салтыковы, и Черкасские, и Сицкие, и Бутурлины могли претендовать на трон. Да мало ли на Руси именитых княжеских и боярских родов. Те же бояре рязанцы Ляпуновы, чьими руками уготована жестокая участь царю Василию.

И оставался последний, достойный российского престола, князь-отрок Михаил Романов. И теперь становилось ясно Филарету, почему так настойчиво требовал Гермоген беречь сего отрока от злоумышленников. А среди них больше всего были заинтересованы отторгнуть от престола Михаила Романова поляки. И родилась у них эта потребность совсем недавно, в феврале-марте, когда, сначала тушинское правительство помчалось под Смоленск просить королевича Владислава на российское царство, а потом начались тайные переговоры царя Шуйского с королём Сигизмундом. И всё о том же: бесхребетный Василий просил на трон России юного Владислава.

И всё же Филарет надеялся на то, что россияне крикнут Михаила Романова, потому как сей юный князь, внук почитаемого в России боярина и князя, народного заступника, дворецкого Ивана Грозного, был чтим россиянами именно за это. Да Филарет не обижался да россиян. Всё у них шло от истинной душевной привязанности. И в трудные дни, когда россияне встанут перед выбором, он не будет стучать себя в груди и взывать к сердцам и душам москвитян, чтобы они подняли на трон его сына. Нет, он останется в тени. И уж когда свершится воля Господа Бога, может быть, он, отец царя, встанет рядом с ним, дабы помочь в управлении державой, а сие ему ноне посильно.

Пока Филарет пребывал в затворничестве и в думах, судьба царя Василия Шуйского была решена. По свидетельству историков прошлого всё было так: «Пока Иван Никитич Салтыков, тушинский коновод, вёл переговоры с Жолкевским по поводу избрания Владислава, Василий Голицын, хлопоча о своих интересах, пытался войти в отношения с Ляпуновыми, а другие бояре, вступив в сношения с самозванцем, но не добившись от него достаточно существенных обещаний, пришли к следующему заключению: ни Василия, ни Дмитрия».

Но кому же тогда быть царём? Из лагеря в Коломенском, где стоял в эту пору Лжедмитрий II, несколько голосов ответили: Ивану Петровичу Это было имя Яна Сапеги на русский лад. Усвятский староста не раз порывался посягнуть на русский престол. Но братья Ляпуновы его ни во что не ставили и все круто повернули к развязке. Встретились в своих палатах, поговорили.

— Давай-ка, братец Захар, вершить неизбежное, — сказал старший брат Прокопий, богатырь телом и духом.

— Да уж приспело времечко, — согласился горячий Захар. — С чего начнём, родимый, поди уведомим Ивана да Михаила Салтыковых, дабы вкупе..

— Вот и скачи в Москву с малым отрядом. Я же следом выступаю.

Братья действовали решительно и споро. В Москве сплотили единомышленников и, как задумали, 17 июля на заре подняли набатом москвитян, сами же двумя отрядами в несколько сот воинов явились на Красную площадь. С неё вломились в Кремль, увлекая за собой горожан, разметали царскую стражу и возникли пред царём Василием во дворце. Захар Ляпунов подбежал к царю с обнажённой саблей.

— Сходи с трона, шубник, снимай венец! — крикнул Захар.

Шуйский, видавший такие зрелища и зря перед собой лишь двух бояр да людей низкого происхождения, показал большую твёрдость.

— Эй вы, тати, покиньте дворец, не желайте себе худа! — крикнул он и взялся за кинжал.

Но вытащить его не успел, потому как Захар коршуном подлетел к нему и схватил за руку словно клещами. Крикнул царю:

— Не тронь меня, не то своими руками разорву на куски!

Василий отпустил кинжал, и Захар забрал его. Подошёл Прокопий.

— Чего время тянуть, сходи-ка с трона, Васька, — потребовал боярин.

— Не ты меня ставил, не тебе отторгать, — заявил Шуйский. И всё смотрел на двери, всё ждал своих защитников. Они не являлись.

А мятеж набирал силу. Но навстречу мятежникам вышел патриарх Гермоген в сопровождении священнослужителей и бояр. Выйдя из Кремля, он остановился и, пытаясь перекричать гудевшую толпу, призвал москвитян к благоразумию:

— Вы же не тати, не ляхи-вороги! Зачем подняли руку на законного государя?!

Но против патриарха выступил Фёдор Мстиславский, приказал своим холопам:

— Уведите его в Кириллов монастырь, нечего его слушать. Дело решённое, и Шуйскому больше не быть царём.

События в Кремле развивались своим чередом. Царю Василию не дано было больше держаться за трон.

— Раз ты не в силах сойти сам, то я тебе помогу, — заявил Захар и взял Василия на руки, понёс из дворца.

Царь закричал благим голосом:

— Пусти, тать, сам пойду!