Великий государь

— Брат мой, напрасно призываешь меня к милосердию, не проявляя своего. Тебе я открыл путь к спасению князя. Ты благороден, ты готов пожертвовать жизнью ради ближнего. Вот и исполни благое дело. Два слова: «да» или «нет» решат вашу участь. — И богослов встал.

Филарет продолжал сидеть. Оказалось, что ему трудно оторваться от очага, излучающего благостное тепло, и покинуть покой, где воздух чист и свеж, где много свету. И как мало от него требовалось, чтобы не уходить из райского покоя в преддверие ада. Одно слово «да», и вот она, свобода. Ан нет! Ярко вспыхнуло в памяти всё, что случилось с ним в Тушине. Там всё происходило так, как и здесь, и там судьба его покатилась во тьму предательства после одного слова «да». И только Богу ведомо, на какие душевные муки тогда обрёк себя Филарет, как трудно далось покаяние и прощение греха. Ноне же он не дождётся прощения греха и ему не поможет никакое покаяние. И Филарет прошептал: «Славный и достойный князь Василий, люблю тебя всем сердцем и живота за тебя не пожалею, но веру не продам! Прости! Прости! Прости!» — И митрополит встал, резко сказал:

— Всуе наша беседа была! Зови стражей и отправляй в каземат! — и, не дожидаясь, что скажет Скарга, направился к двери.

Богослов, однако, остановил Филарета:

-Хорошо, я пошлю гонца к королю и буду просить его за князя. Тебя же попытаюсь вывести из тьмы заблуждения. — Скарга позвонил в колокольчик, вошёл слуга и по знаку богослова повёл Филарета в заточение.

А утром через два дня в каземат пришёл пан Гонта, следом явилась младшая невестка Гуня. Они принесли большую вязанку дров и полную корзину съестного, несколько бутылок и банок с лечебными настоями и мазями, с малиновым вареньем. Пан Гонта пояснил, какие настойки как пить, как растираться мазями. И наказал:

— Ещё молитесь Деве Марии. Она милостива и защитит вас.

Он же показал Филарету, как сделать близ очага полок для князя, и принёс несколько досок. Филарет не мешкая взялся за дело и к вечеру соорудил полати, перенёс на них князя, напоил его чаем с малиновым вареньем, растёр грудь и ноги барсучьим салом, хорошо укрыл, и князь впервые за долгие недели спокойно спал и не кашлял.

Зима была на исходе, наступил март и с каждым днём становилось теплее, сырости в каземате стало меньше. И князь Василий пошёл на поправку. Филарет радовался выздоровлению Василия и благодарил Бога, что помог выстоять в испытаниях. Незаметно миновал месяц с памятной беседы с богословом. Он о себе не давал знать, и Филарет питал надежду, что богослов не будет больше посягать на его душу.

Но минувший месяц всё-таки оказался тяжёлым Тогда, вернувшись в каземат после беседы с иезуитом, Филарет неделю не обмолвился, о чём шла речь во время встречи. Это до боли в сердце угнетало Филарета. Он готов был изойти криком, лишь бы избавиться от когтей, терзающих грудь. Получалось, что он всё-таки дал повод Петру Скарге для забот о князе: лекарства и хорошая пища, дрова в достатке — всё это богослов велел прислать не из милости. Но сам Филарет всё-таки считал, что сделки с богословом не было. Там, наверху, он лишил князя Василия всякой милости со стороны богослова. Лишил в муках, в молчаливом покаянии, в презрении к себе, в молитвах, длившихся всю неделю. Но ничто не снимало камень с души, пока не исповедался перед лежащим пластом князем Василием. Исповедь была горячей и безжалостной. Гневно судил себя Филарет за то, что не мог спасти от мук заточения.

— Ты, княже прости меня, прости ради Христа! Да нет прощения мне, окаянному! — кричал Филарет. — Виноват я пред тобой выше меры. По моей вине ты, голубчик, со Смоленска пребываешь в истязании злобном, в изживании живота своего! Тать ночной я, укравший у тебя свет и волюшку!

Князь Голицын многажды пытался остановить Филарета, наконец крикнул, не щадя последних сил:

— Фёдор, опомнись! Зачем глумишься над собой! Никакой твоей вины предо мной не вижу!

— Да была, была явная! — И Филарет раз за разом бил себя кулаком в грудь. — Зимогор я и мазурик! — Наконец он уронил голову на полати и зарыдал.

Князь Василий положил свою лёгкую руку на голову Филарета и держал её молча. И неведомо, сколько прошло времени, как Филарет успокоился, вскинул голову, поднялся на полати и сел рядом с князем.

— Всё как на духу выложу, а там суди, бей наотмашь, всё стерплю!

И Филарет пересказал Василию слово в слово всю беседу с богословом. А когда закончил и опустил голову в ожидании осуждения, то услышал от князя, но совершенно не то, чего ожидал:

— Господи, какой же ты дурень, Фёдор, — князь Василий имел право так отчитывать Филарета, ведь они были ровесниками и занимали в обществе равное место, — потому как в мыслях меня обидел. Да пусть лучше волки на волюшке гуляют, нежели бы я согласился на такую волю. Но честь и хвала тебе от российского христианина, что не дрогнул пред дьявольским соблазном. Слава тебе Господи, что есть на Руси истинные православные. Вот и весь мой сказ.

И Филарет припал к груди князя Василия, прошептал:

— Славный брат мой, спасибо, что тяжкий крест снял!