Распространение роскоши породило тысячу потребностей, чуждых природе человека, которые основаны лишь на беспокойном и необузданном воображении. Отсюда эта погоня за новинками, за дорогими, издалека привезенными предметами. Ежегодно Россия выплачивает иностранцам огромные суммы за предметы совершенно бесполезные, служащие только роскоши. Можно прийти в ужас, когда узнаешь, что только в 1808 году мануфактуры только одного города отправили в Россию на 34 миллиона франков шелка.
Благо государства, являющееся высшим законом для монарха, настоятельно требует, чтобы всему этому были поставлены границы.
И это можно было прочесть не в «подрывной» прокламации, не в запрещенном цензурой рукописном «списке», ходящем по рукам, а в коллективной записке комитета санкт-петербургских купцов в Государственный совет, подписанной уполномоченными А. С. Раллем, Штиглицем, Пихлером, П. И. Блессигом, Я. Молво, Фридрихом-Вильгельмом Амбургером, Шелем, П. Севериным, Иоганном Карстенсом!
Даже носители не очень-то русских имен не выдерживали идиотизма роскошествующих «российских» аристократов («новых русских» тогда еще не было).
Собственно, две выше цитированные записки не мешало бы прилепить на лбу у каждого из нынешних «государственных мужей», начиная с тех из них, кто обретается в стенах Государственной Думы на Охотном ряду.
Вернемся, однако, к временам давним — к тому же Александру I… С одной стороны, тогдашней России не было никакой нужды ввязываться в битвы Наполеона с Европой, а с другой стороны, не было никакой необходимости после изгнания французов из России гнать Наполеона до Парижа.
Кутузов, между прочим, считал вполне возможным ограничиться первым, не предпринимая второе, — ведь продолжение войны за русскими пределами и в копеечку влетало, и стоило лишних десятков тысяч солдатских жизней.
Но царь и его советники прельстились английскими субсидиями. Россия, соответственно, слабела, и дефицит государственного бюджета стал хроническим: обыкновенные государственные доходы снизились с 447 миллионов рублей в 1820 году до 391 миллиона в 1822 году.
Замечу, что и только что приведенные цифры по «усыханию» российского бюджета, и все ниже приводимые фактические и цифровые данные (но — не оценки!) по финансам царской России взяты мной из вполне солидного и вполне антисоветского источника — коллективной монографии «Русский рубль. Два века истории. XIX–XX вв.», вышедшей в 1994 году в издательстве «Прогресс-Академия».
Финансистом Александра I, а затем Николая I, был граф Канкрин, которого монография расхваливает, но который благоденствия бюджету не обеспечил. Впрочем, основная вина здесь на Николае I: он занял в Европе очень много и израсходовал все эти средства на подавление европейской революции 1848 года. Еще полмиллиарда рублей съела неудачная Крымская война, которой тоже можно было избежать.
Союзники заняли Севастополь, бюджет был расстроен, и Николай с горя отравился, но дел это не поправило. И ровно через год после смерти Николая вышел закон от 1 февраля 1856 года… Им вводился строгий (ох какой строгий!) надзор за обращением золотой монеты, а еще раньше был запрещен ее вывоз за границу. Но уже в 1857 году снижение процентной ставки по вкладам с 4 до 3 % привело к тому, что облигации русских займов обменивали на золото, а золото… вывозили за границу. Особенно нажились иностранные банкиры, скупив акции русских железных дорог, а потом перепродав их. Да и помещики переводили капиталы за границу.