Великий канцлер

Ужин такой же весёлый пошёл дальше. Свечи оплывали в канделябрах, по комнате волнами ходило тепло от камина. Маргарита наелась, и чувство блаженства охватило её. Она смотрела, как сине-серые кольца от сигареты Азазелло уплывали в камин и как кот ловил их на конец шпаги. Ей никуда не хотелось уходить, но было по её расчётам поздно, судя по всему, часов около шести утра. Воспользовавшись паузой, Маргарита обратилась к Воланду и робко сказала:

– Пожалуй, мне пора…

– Куда же вы спешите? – спросил Воланд, и Маргарита потупилась, не будучи в силах вынести блеска глаза.

Остальные промолчали и сделали вид, что увлечены дымными кольцами.

– Да, пора, – смущаясь повторила Маргарита и обернулась, как будто ища накидку или плащ. Её нагота вдруг стала стеснять её.

Воланд молча снял с кровати свой вытертый засаленный халат, а Коровьев закутал Маргариту.

– Благодарю вас, мессир, – чуть слышно сказала Маргарита, и чёрная тоска вдруг охватила её. Она почувствовала себя обманутой. Никакой награды, по-видимому, ей никто не собирался предлагать, никто её и не удерживал. А между тем ей ясно представилось, что идти ей некуда. Попросить, как советовал Азазелло? «Ни за что», – сказала она себе и вслух добавила:

– Всего хорошего… – а сама подумала: «Только бы выбраться, а там уж я дойду до реки и утоплюсь».

Мысль о том, что она придёт домой и навсегда останется наедине со своим сном, показалась ей нелепой, больной, нестерпимой.

– Сядьте! – повелительно сказал Воланд. Маргарита села.

– Что-нибудь хотите сказать на прощание? – спросил Воланд.

– Нет, ничего, мессир, – голос Маргариты прозвучал гордо, – впрочем, если я нужна ещё, то я готова исполнить всё, что надобно.

Чувство полной опустошённости и скуки охватило её. «Фу, как мерзко всё».

– Вы совершенно правы! – гулко и грозно сказал Воланд, – никогда и ничего не просите! Никогда и ничего и ни у кого. Сами предложат! Сами!

Потом он смягчил голос и продолжал:

– Мне хотелось испытать вас. Итак, Марго, чего вы хотите за то, что сегодня вы были у меня хозяйкой? Что вы хотите за то, что были нагой? Чего стоит ваше истерзанное поцелуями колено? Во что цените созерцание моих клиентов и друзей? Говорите! Теперь уж без стеснений: предложил я!

Сердце замерло у Маргариты, она тяжело вздохнула.

– Вот шар, – Воланд указал на глобус, – в пределах его. А? Ну, смелее! Будите свою фантазию. Одно присутствие при сцене с этим отпетым негодяем бароном стоит того, чтобы человека наградили как следует. Да-с?

Дух перехватило у Маргариты, и она уже хотела выговорить заветные, давно хранимые в душе слова, как вдруг остановилась, даже раскрыла рот, изменилась в лице.

Откуда-то перед мысленными глазами её выплыло пьяное лицо Фриды и её взор умученного вконец человека.

Маргарита замялась и сказала спотыкаясь:

– Так, я, стало быть, могу попросить об одной вещи?..

– Потребовать, потребовать, многоуважаемая Маргарита Николаевна, – ответил Воланд, понимающе улыбаясь, – потребовать одной вещи!

Да, никак слово «вещь» не переходило во множественное число! А лицо Фриды назойливо колыхалось перед глазами в сигарном дыму.

Маргарита заговорила:

– Я хочу, чтобы Фриде перестали подавать тот платок, которым она удушила своего ребёнка, – и вздохнула.

Кот послал Коровьеву неодобрительный взгляд, но, очевидно, помня накрученное ухо, не промолвил ни слова.

– Гм, – сказал Воланд и усмехнулся, – ввиду того, что возможность получения вами взятки от этой Фриды совершенно, конечно, исключена, остаётся обзавестись тряпками и заткнуть все щели в моей спальне!

– Вы о чём говорите, мессир? – изумилась Маргарита.

– Совершенно с вами согласен, мессир, – не выдержал кот, – именно тряпками! – Он с раздражением запустил лапу в торт и стал выковыривать из него апельсинные корки.

– О милосердии говорю, – объяснил Воланд, не спуская с Маргариты огненного глаза, – иногда, совершенно неожиданно и коварно оно пролезает в самые узкие щели. Вот я и говорю о тряпках!

– И я об этом же говорю! – сурово сказал кот и отклонился на всякий случай от Маргариты, прикрыв вымазанными в розовом креме лапами свои острые уши.

– Пошёл вон! – сказал ему Воланд.

– Я ещё кофе не пил, – ответил кот, – как же я уйду? Неужели, мессир, в предпраздничную ночь гостей за столом у нас разделят на два сорта? Одни первой, а другие, как выражался этот печальный негодяй буфетчик, второй свежести?

– Молчи! – сказал Воланд и обратился к Маргарите с вежливой улыбкой: – Позвольте спросить, вы, надо полагать, человек исключительной доброты? Высокоморальный человек?

– Нет! – с силой ответила Маргарита. – И, так как я всё-таки не настолько глупа, чтобы, разговаривая с вами, прибегать ко лжи, скажу вам со всею откровенностью: я прошу у вас об этом потому, что, если Фриду не простят, я не буду иметь покоя всю жизнь. Я понимаю, что всех спасти нельзя, но я подала ей твёрдую надежду. Так уж вышло. И я стану обманщицей.

– Ага, – сказал Воланд, – понимаю.

А кот, закрывшись лапой, что-то стал шептать Коровьеву.

– Так вы сделаете? – спросила неуверенно Маргарита.