Великий канцлер

– Всё, – подтвердила Маргарита, розовея от радости.

– Позвольте мне сказать, – вступил в беседу мастер, – я должен предупредить, что в лечебнице меня хватятся. Это раз. Кроме того, у меня нет документа. Кроме того, хозяин-застройщик поразится тем, что исчез Могарыч… И… И главное то, что Маргарита безумна не менее, чем я. Марго! Ты хочешь уйти со мною в подвал?

– И уйду, если только ты меня не прогонишь, – сказала Маргарита.

– Безумие! Безумие, – продолжал мастер, – отговорите её.

– Нет, не будем отговаривать, – покосившись на мастера, ответил Воланд, – это не входило в условие. А вот насчёт чисто технической стороны дела… документ этот и прочее. Азазелло!

Азазелло тотчас вытащил из кармана фрака книжечку, вручил её мастеру со словами:

– Документ!

Тот растерянно взял книжечку, а Азазелло стал вынимать из кармана бумаги и даже большие прошнурованные книги.

– Ваша история болезни…

Маргарита подвела мастера к свечам со словами «ты только смотри, смотри…»

– …прописка в клинике…

– Раз, и в камин! – затрещал Коровьев, – и готово! Ведь раз нет документа – и человека нет? Не правда ли?

Бумаги охватило пламя.

– А это домовая книга, – пояснил Коровьев, – видите, прописан Могарыч Алоизий… Теперь: эйн, цвей, дрей…

Коровьев дунул на страницу, и прописка Могарыча исчезла.

– Нету Могарыча, – сладко сказал Коровьев, – что Могарыч? Какой такой Могарыч? Не было никакого Могарыча. Он снился.

Тут прошнурованная книга исчезла.

– Она уже в столе у застройщика, – объяснил Коровьев. – И всё в порядочке.

– Да, – говорил мастер, ошеломлённо вертя головой, – конечно, это глупо, что я заговорил о технике дела…

– Больше я не смею беспокоить вас ничем, – начала Маргарита, – позвольте вас покинуть… Который час?

– Полночь, пять минут первого, – ответил Коровьев.

– Как? – вскричала Маргарита, – но ведь бал шёл три часа…

– Ничего неизвестно, Маргарита Николаевна!.. Кто, чего, сколько шёл! Ах, до чего всё это условно, ах, как условно! – эти слова, конечно, принадлежали Коровьеву.

Появился портфель, в него погрузили роман, кроме того, Коровьев вручил Маргарите книжечку сберкассы, сказав:

– Девять тысяч ваши, Маргарита Николаевна. Нам чужого не надо! Мы не заримся на чужое.

– У меня пусть лапы отсохнут, если к чужому прикоснусь, – подтвердил и кот, танцуя на чемодане, чтобы умять в него роман.

– Всё это хорошо, – заметил Воланд, – но, Маргарита Николаевна, куда прикажете девать вашу свиту? Я лично в ней не нуждаюсь.

И тут дверь открылась, и вошли в спальню взволнованная и голая Наташа, а за нею грустный, не проспавшийся после бала Николай Иванович.

Увидев мастера, Наташа обрадовалась, закивала ему головой, а Маргариту крепко расцеловала.

– Вот, Наташенька, – сказала Маргарита, – я буду жить с мастером теперь, а вы поезжайте домой. Вы хотели выйти замуж за инженера или техника. Желаю вам счастья. Вот вам тысяча рублей.

– Не пойду я ни за какого инженера, Маргарита Николаевна, – ответила Наташа, не принимая денег, – я после такого бала за инженера не пойду. У вас буду работать. Вы уж не гоните.

– Хорошо. Сейчас вместе и поедем, – сказала Маргарита Николаевна и попросила Воланда, указывая на Николая Ивановича: – А этого гражданина я прошу отпустить с миром. Он случайно попал в это дело.

– То есть с удовольствием отпущу, – сказал Воланд, – с особенным. Настолько он здесь лишний.

– Я очень прошу выдать мне удостоверение, – заговорил, дико оглядываясь, Николай Иванович, – о том, где я провёл упомянутую ночь.

– На какой предмет? – сурово спросил кот.

– На предмет представления милиции и супруге, – объяснил Николай Иванович.

– Удостоверений мы не даём, – кот насупился, – но для вас сделаем исключение.

И тут появилась пишущая машинка, Гелла села за неё, а кот продиктовал:

– Сим удостоверяется, что предъявитель сего Николай Иванович Филармонов провёл упомянутую ночь на балу у сатаны, будучи привлечён в качестве перевозочного средства, в скобках – боров ведьмы Наташи. Подпись Бегемот.

– А число? – пискнул Николай Иванович.

– Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной, – отозвался кот, подписал бумагу, вынул откуда-то печать, подышал на неё, оттиснул на бумаге слово «уплочено» и вручил её Николаю Ивановичу. И тот немедля исчез, и опять стукнула передняя дверь.

В ту же минуту ещё одна голова просунулась в дверь.

– Это ещё кто? – спросил, заслоняясь от свечей, Воланд.

Варенуха всунулся в комнату, стал на колени, вздохнул и тихо сказал:

– Поплавского до смерти я напугал {229} с Геллой… Вампиром быть не могу, отпустите…

– Какой такой вампир? Я его даже не знаю… Какой Поплавский? Что это ещё за чепуха?

– Не извольте беспокоиться, мессир, – сказал Азазелло и обратился к Варенухе:

– Хамить не надо по телефону, ябедничать не надо, слушаться надо, лгать не надо.

Варенуха просветлел лицом и вдруг исчез, и опять-таки стукнула парадная дверь.