Великий канцлер

Неверно взятый прицел, недостаточный начальный импульс или слишком сильное сопротивление среды – и вместо самоподдерживающейся и саморазвивающейся системы, способной выйти на политическую орбиту и существовать там длительное время (в быту именуемое вечностью) получается пологая баллистическая кривая переменной кривизны, которая рано или поздно вернет первое государство рабочих и крестьян к исходной капиталистической формации. А остальное – и троцкизм, и неистовство репрессий, и издержки, с которыми удалось победить в Великой Войне, и беснование соратников после его смерти, и трухлявая изнанка «развитого социализма» – это всего лишь последствия первоначальных ошибок, влияющие на результат процесса в самой минимальной степени.

Конечно, эти, да и другие, книги, которые могли бы предоставить подполковник Мартынов и его товарищи, следовало читать не торопясь, тщательно, с карандашом в руках, а быть может, и с составлением конспекта – но на это мало одних суток. Для такой титанической работы требуются недели или даже месяцы. Но и того минимума, который Коба успел узнать, вполне хватало на то, чтобы встретиться с главным пришельцем из будущего и выслушать его предложения. И тогда (и только тогда) придет время соглашаться или не соглашаться, строить планы и добиваться их исполнения. Одним словом, к тому моменту, когда Кобу извлекли из камеры, он уже, что называется, «дозревал». Впрочем, к канцлеру Одинцову молодой революционер попал не сразу – прежде ему пришлось посетить местного цирюльника и сменить свой пролетарский прикид на приличный деловой костюм-тройку светлого цвета, вполне пригодный для визита в Зимний Дворец. И выглядел он теперь не как беглый революционер, пролетарий и потрясатель основ, а как состоятельный господин, похожий на путешествующего инкогнито кавказского князя.

Привезли Кобу на аудиенцию в Зимний дворец не в тюремной карете (еще чего не хватало), а в отрытом господском экипаже, который никому не бросался в глаза, и ввели в здание через боковой ход. Сопровождающие недобровольного гостя так же были одеты в штатское, и поэтому эти трое господ, что вошли в здание мимо козырнувшего часового, не привлекли ничьего внимания. Еще несколько минут – и вот Коба уже стоит в кабинете канцлера Империи, и они смотрят друг на друга глаза в глаза. – Ну, здравствуйте, товарищ Сталин, – медленно говорит хозяин кабинета, – садитесь, давайте поговорим.

– Здравствуйте, господин Одинцов, – настороженно ответил Коба, усаживаясь на предложенный стул, – но только вы ошибаетесь. Я пока еще не товарищ Сталин, а только учусь им быть.

– Я тоже только учусь быть канцлером Империи, – ответил Одинцов, – а следовательно, у нас с вами одинаковые проблемы.

Коба немного поерзал на своем стуле.

– Господин канцлер, – сказал он, – вы приказали своим держимордам похитить меня в Тифлисе и втайне от всех привезти в Петербург. Зачем все это? Неужели только ради того, чтобы, как сказал господин Мартынов, предложить мне – то есть нам, большевикам – некий союз ради народного счастья?

Одинцов на какое-то время задумался, вертя в руках карандаш, а потом произнес:

– Знаете, Сосо, ходит такая легенда: когда ваш большевистский вождь Владимир Ульянов (он же товарищ Ленин, Старик и прочее) в шестнадцать лет узнал о казни старшего брата Александра, замешанного в подготовку народовольцами покушения на царя, то он при матери произнес историческую фразу: «Мы пойдем другим путем…».

– Возможно, – кивнул Коба, чуть поморщившись, когда канцлер назвал его Сосо, – ведь он и в самом деле пошел другим путем, чем его брат-народоволец, и является последовательным противником индивидуального террора.

– Зато, – пожал плечами канцлер, – он вполне одобряет террор массовый; ну или будет одобрять, когда дорвется до власти. Это сейчас вы, революционеры, милые и пушистые, а стоит вам создать свое государство – в народ из винтовок вы будете стрелять ничуть не хуже царских сатрапов.

– Господин канцлер, – резко ответил Коба, – в условиях, когда капиталисты лишают трудовой народ всех возможностей мирной легальной борьбы, запрещая протестные демонстрации и стачки, у нас, революционеров, нет другого выхода, кроме как взяться за оружие и драться, невзирая на жертвы с обеих сторон. И если нам удастся совершить революцию и отстранить от власти правящую камарилью, то, я почти уверен, наши враги, капиталисты и помещики, силой попытаются вернуть все на круги своя, и нам придется с ними бороться силой оружия. И именно это доказала ваша история, в которой после пролетарской социалистической революции случилась Гражданская война.