Великий канцлер

– Нет, – ответил Одинцов, – оставлять все как есть или отделываться чисто косметическим ремонтом (вроде отмены выкупных платежей) для России прямо противопоказано. Вы правильно сказали, что жить так дальше нельзя. Когда мы ехали сюда, в Санкт-Петербург, с Дальнего Востока, от всего увиденного у меня и моих товарищей сжимались кулаки. В отдельно избранных местах хотелось остановить эшелоны, высадить сопровождающую нас бригаду морской пехоты и перевешать все местное начальство и скотов-промышленников на фонарных столбах и деревьях. Кричащая роскошь одних и вопиющая нищета других приводят в ярость. У нас ТАМ тоже не все ладно, но ТАКОГО не видали уже лет девяносто. Авгиевы конюшни и то, наверное, смердели не так сильно. Мы готовы подписаться под всеми пунктами большевистской программы, кроме одного. Свергать императрицу Ольгу и разрушать государство мы вам не позволим, а в остальном для нас нет ничего невозможного. Сотрудничает же ваша партия с фабрикантом Саввой Морозовым. А мы способны дать вам значительно больше, чем две тысячи рублей в месяц на издание вашей «Искры». Государыня уполномочила меня предложить вам заменить требование низвержения самодержавия и диктатуры пролетариата на поэтапную социалистическую эволюцию, при которой опорным классом для государства будет не только рабочий класс и беднейшее крестьянство, но и прочие слои населения, занятые общественно полезным, созидательным трудом, в том числе и умственным.

– Это очень интересно… – медленно сказал Коба, – но заставляет задуматься, нет ли тут какого-нибудь обмана. С социалистами-революционерами вы, например, расправляетесь очень жестоко, несмотря на то, что они тоже хотят установить справедливость. Не получится ли так, что мы поверим в ваши обещания, раскроемся, а потом вы нас за одну ночь цап-царап – и дело в шляпе?

– Не получится, – хмуро ответил Одинцов, – с эсерами мы воюем насмерть, потому что их цель – именно разрушение государства и ниспровержение всего и вся, а программа у них только для отвода глаз. Будете более внимательно изучать семнадцатый год нашей истории, обратите внимание, что, дорвавшись до власти в феврале семнадцатого, эти сверхпопулярные у крестьянства деятели так и не выполнили ни одного пункта из своей программы, зато сумели довести государство до состояния полураспада, а выполнили их программу большевики, когда захватили власть в октябре.

– Я обратил на это внимание, – с легкой улыбкой сказал Коба, – но кроме эсеров, у нас еще имеются меньшевики. Почему вы не обратитесь за помощью к ним?

– А потому, – ответил Одинцов, – что эти люди в тяжелой форме страдают политической импотенцией, и никакой помощи, даже если они согласятся ее оказать, от них не дождешься. Господин Плеханов – это не больше чем пустышка, яркая обертка, внутри которой нет конфеты, и разговаривать с ним бессмысленно. Заболтают любой вопрос. Убивать как эсеров их, конечно, не за что, но единственная работа, которую можно доверить меньшевикам – это стоять пугалом на огороде и наводить ужас на ворон.

– Суровый вы человек, господин канцлер, – усмехнулся Коба, – и ведь не возразишь – именно поэтому мы с ними и размежевались, что от нас наша совесть требует действий, а они умеют только болтать. Что же касается вашего предложения, то я тут ничем помочь не могу. Мне самому кажется, что в нем есть рациональное зерно, и этот путь можно хотя бы попробовать; но принять его может даже не Старик или ЦК своим решением, а как минимум съезд партии, на который припрутся и меньшевики, и Бунд, и польско-литовские социал-демократы, которые у нас пока еще отдельное явление. Есть мнение, что ваше предложение будет провалено, причем все переругаются между собой до хрипоты.

– Ну, Сосо, – усмехнулся Одинцов, – если Стариком вы называете товарища Ленина, то, как вы говорите, есть мнение, что если он чего-то пожелает, то сможет увлечь за собой хотя бы фракцию большевиков. И этого будет достаточно. В противном случае нужных людей из этой партии придется выдергивать по одному, а всех остальных отправить в топку…

– Господин канцлер, – немного резко произнес Коба, – вы действительно готовы объявить войну большевикам то за то, что они откажутся от вашего предложения?

– А мы и так с вами воюем, – хмыкнул Одинцов, – потому что вы хотите низвергнуть самодержавие и разрушить государство, а мы все это защищаем. Протянутая мною рука с предложением мира и союза ничуть не отменяет того факта. А воевать мы умеем – можете спросить хотя бы у эсеров, заговорщиков и казнокрадов. Еще чего не хватало: деньги с народа по копеечке на государственные нужды собирали, а они их красть будут. Да черта с два!

– Хорошо, господин канцлер, – кивнул Коба, – я напишу письмо товарищу Ленину с изложением вашей позиции. А пока позвольте узнать – какое положение будет у меня самого? Ведь пока я вроде как арестант…