Великий канцлер

– Вам, Сосо, – сказал Одинцов, – как по похожему поводу в нашем мире сказал товарищ Ленин, требуется учиться, учиться и еще раз учиться. И учиться не только марксизму и истории нашего прошлого, но и прочим наукам. Для того, что вам предстоит в итоге, вы должны стать высокообразованным человеком с широким кругозором, ведь знания – это тоже сила и оружие.

– А что мне предстоит, господин Одинцов? – с интересом спросил Коба.

– Сначала, – ответил тот, – к примеру, вы будете редактором легальной и нелегальной большевистских газет. Причем нелегальная газета будет таковой чисто формально, потому что никто всерьез не будет разыскивать ее типографию и редакцию. А потом, лет через двадцать, в один прекрасный день вы займете мое место и поведете страну дальше, курсом к империалистическому социализму, или социалистическому империализму. Это будет видно позже, когда обозначатся общие контуры. Главное – это интересы России, а остальное побоку. А сейчас ступайте; я дам распоряжение Евгению Петровичу, чтобы вас из состояния почетного пленника перевели на положение дорогого гостя и предоставили вам доступ ко всей необходимой при вашей работе литературе. Желаю вам в этом деле всяческих успехов…

Часть 22. Дела местного значения

[12 августа 1904 года, полдень. Санкт-Петербург, Зимний дворец, кабинет Канцлера Российской Империи. Канцлер Империи Павел Павлович Одинцов.]

Ну вот, фигуры первого ранга расставлены на своих местах и отчасти приступили к работе; пришло время браться за второй эшелон, то есть за вакантные должности, не имеющие ранг министра, но тем не менее напрямую подчиненные канцлеру, то есть мне. Одна из первых задач, стоящих перед нашим правительством – это навести порядок с хлебной торговлей. Стопроцентную хлебную монополию на внутреннем рынке, при трезвом взгляде на положение вещей, мы вводить все же не стали, потому что так можно полностью прекратить снабжение продовольствием промышленных центров и вызвать для себя ненужные проблемы. Ведь свою государственную организацию, необходимую для обеспечения поставок зерна, нам еще только предстоит создать. По предварительным наметкам, это будет акционерная корпорация «Россзерно» со смешанным частно-государственным капиталом – одна из многих, предназначенных для решения стратегических задач.

Не менее пятидесяти процентов плюс один голос должны принадлежать государству, и лишь остальные пятьдесят – частным инвесторам. Государственную долю императрица Ольга распорядилась внести из специально созданного Инвестиционного Фонда, куда стекались капиталы, конфискованные у участников заговора Владимировичей, а также деньги деятелей, схваченных за руку на казнокрадстве и на прочих неблаговидных делах. Коллизия российского законодательства была такова, что члены правящей семьи – то есть Великие князья и Великие княгини – что бы они ни натворили, подлежат исключительно суду правящего монарха. Но если Николай своих родичей прощал всех подряд, даже не снисходя до разбирательств, то Ольгу еще приходится сдерживать, а иначе она загнала бы в Пишпек с конфискацией имущества большую часть правящей фамилии, представлявшую собой свору зажравшихся дармоедов. Никто так много и со вкусом не торгует Родиной, как Великие князья; и только единицы из них полезны государству.

Так, например, помимо Владимировичей, раскассированных в пух и прах, арест уже был наложен на имущество и денежные средства бывшего генерал-адмирала Алексея Александровича. «Дядя Леша», первостатейный казнокрад и широкая душа, в настоящее время пребывал в Париже, где отдыхал от трудов праведных в объятиях очередной пассии. Похоже, что, почуяв запах паленого, этот человек решил переждать бурю подальше от ее эпицентра, но не учел, что его могут взять не только по политическим мотивам, но и за банальное воровство. Отставка со всех постов, арест имущества и капиталов, а также объявление в розыск стало для него громом средь ясного неба. И все это – при самом широком опубликовании в печати, в знак того, что неприкосновенных больше нет. Личный суд императрицы над членами фамилии Романовых, оказался даже суровее и беспристрастнее, чем Суд Присяжных. Тех можно хотя бы попытаться разжалобить или подкупить, но Ольга была суровой как утес в Северном море. Она говорит, что в такие моменты вызывает в памяти образы голодных детей, просящих милостыню на железнодорожных станциях.