Великий канцлер

– Добрый день, Владимир Ильич, – выдержав паузу, говорит Одинцов, – с благополучным вас прибытием в Северную Пальмиру. Мы очень рады, что вы все-таки приняли наше предложение сотрудничать.

Некоторое время Владимир Ульянов и не знал, что ответить. Потом он собрался с мыслями и произнес:

– И вам тоже добрый день, господин Одинцов. Должен признать, что вы умеете предлагать так, что от этих предложений почти невозможно отказаться. Скажите, это правда, что если бы я, то есть мы с Наденькой, попытались продолжить прежнюю деятельность, то были бы непременно уничтожены физически, как какие-нибудь эсеровские террористы?

– Да, правда, – подтвердил канцлер Одинцов при гробовом молчании прочих присутствующих лиц, – у нас нет права подвергать ненужной опасности вверенную нашему попечению Российскую империю, ведь вы, Владимир Ульянов, очень опасный мерзавец.

– Я – мерзавец? – с удивлением переспросил ошарашенный Ильич.

– Конечно же, мерзавец, – подтвердила императрица. – Российская империя сделала вас потомственным дворянином, дала вам образование и перспективу в жизни, а вы поставили себе целью разрушить ее до основания.

– Эта ваша империя, – огрызнулся Ильич, вздергивая кверху бородку, – казнила моего брата Александра…

– Этот ваш брат, – в тон ему ответил полковник Мартынов, – тоже был мерзавец каких мало. Предположим, он был возмущен тем униженным и страдающим положением, в котором находился русский народ. Но первое, что пришло ему в голову – это не агитация, легальная или нелегальная политическая борьба, а организация убийств… Так ваш брат стал основателем террористической ячейки, планировавшей дезорганизацию российского правительства через убийство высших должностных лиц, включая государя-императора вместе с семьей. И ведь от болтовни он и его банда перешли к делу и уже купили взрывчатку для снаряжения бомбы. В то время как империя тоже дала ему все, о чем может мечтать человек в его положении; еще немного – и из него вышел бы талантливый молодой ученый, светило российской науки… но он связался с террористами и кончил на виселице.

– Мой брат, – звонко воскликнул Ильич, – боролся за народное счастье!

– За что, за что он боролся? – с насмешливой интонацией переспросил полковник Новиков, – С чего это вообще ваш брат решил, что убийство царя или кого-то из его приближенных, и даже сама дезорганизация правительства, о которой он мечтал вместе с друзьями, принесет народу хоть малейшее облегчение? Да ни в жизнь! Выиграть от такого события могли только представители крупной буржуазии и иностранные державы, а потому ваш брат получается именно их агентом, а не борцом за народное счастье.

– Между прочим, – сказал Мартынов, – случись такая коллизия во времена Чингисхана – и вся ваша семья была бы беспощадно уничтожена, как и прочие ваши родственники до седьмого колена. А во времена товарища Сталина, в которого еще переродится ваш добрейший Коба, вас – так же, как мать, братьев и сестер террориста – лишили бы всех прав и навечно сослали в весьма отдаленные места, по сравнению с которыми село Шушенское, где вы отбывали ссылку, это просто курорт.

– У вас, кстати, тоже руки по локоть в крови, – снова сказал Новиков. – Затеянная вами революция обошлась России в двадцать миллионов погибших, причем значительная их часть образовалась в результате бессудных казней, которые ваши последователи организовывали для представителей так называемых угнетающих классов. Так что вы, господин Ульянов, в итоге тоже пошли по пути террора, как ваш брат, только террор этот оказался не индивидуальным, а массовым… И вы ведь знали, на что шли, поскольку имели перед глазами пример Великой французской революции. Свобода, равенство, братство, Революционный трибунал, гильотина и то же огромное количество жертв… Любая революция, победив, сначала стоит по колено в крови своих врагов, а потом – по колено в крови своих детей. Это закон общественного развития, и не вам его менять.

– И что же, – кривя губы, сказал изрядно струхнувший Ильич, – вы позвали меня сюда для того, чтобы наговорить всех этих гадостей, а потом отправить на виселицу?

– Да нет, господин Ульянов, – ответил канцлер Одинцов, – мы-то, в отличие от вас, не мерзавцы, а потому наше первоначальное предложение остается в силе. А этот разговор потребовался для того, чтобы расставить все точки над «и» и показать, кто есть кто. И ничего больше. И вообще, один умный человек сказал, что каждый бывает незаменим, будучи употреблен на своем месте, а другой добавил, что нет отбросов, а есть кадры. Вам дается шанс ударным трудом на благо трудового народа исправить свою карму – если вы, конечно, с самого начала боролись именно за это, а не банально пытались отомстить Империи за смерть своего брата.

– Хорошо, – сказал Ильич, задумчиво нахмурившись, – допустим, я соглашусь. Но что будет потом, когда дело окажется сделанным и надобность во мне отпадет?