Великий князь

– Благословляю, сыне. – Перекрестил, дал руку и, поднимая по-доброму с колен, забокотал⁸⁸ по-родственному: – Тамо, в Курске-то, не сиди долго. Тута мне нужен. К Давыду будь, скажи ему про сватов к нам. Пусть знает. А сейчас пойди к Мстиславу, к Белгороду, со словом моим.

И сел к столу писать грамотку к сыну.

Ликовал душою Всеволод, но виду не показывал, стоял рядом, ждал указа.

А седмицу спустя, первыми морозными заставами прямил Ольгович путь к Чернигову. Дядя Давыд долго не задержал. Был приветлив, добр. Угодливы были и сыны его – Владимир с Изяславом, не позволяли себе чиниться перед ним.

Князь Давыд без обиды уразумел – высоко взлетит с руки Мономашьей сокол. Неспроста удумал великий породнить с собою Ольговича.

А когда прощались, польстил племяннику утайно:

– После себя тебе Чернигов оставлю. Не обидь только Изяслава со Володимиром, чад моих… – замял сказанное долгим поцелуем. Не понять, было ли то, либо послышалось. Но Всеволод в подтверждение, что слышал утайно произнесенное, сказал открыто:

– Спасибо, дядя, вовек не забуду доброту твою! Вовек не обижу Володимира с Изяславом.

Но дядя будто и не услышал громкий ответ:

– Ступай с Богом, кланяйся княгине и братьям своим.

С тем и расстались.

Курск встречал Всеволода, как и подобает встречать старшего в роде, под колокольный благовест, с хлебом и солью, за главными вратами града. Весь люд высыпал на стогны, заполнил окольный город, вытолокся на болонь обаполы Черниговского тракта. Клир православный – с иконами и хоругвями. В заглавии – случившийся тут, в Курске, митрополит Черниговский Феоктист, бояре, тиуны⁸⁹, тысяцкие, первейшие воины вышли навстречу, жёны их и домочадцы. В один взор охватил Всеволод встречающих, не найдя среди них ни матери, ни братьев. И это уязвило, поскольку их-то и хотелось видеть прежде. Опечалилось сердце, но не дал печали воли. Улыбался, кланялся народу, крестился истово. Всем видом радый, сошёл с коня, принял благословление митрополита, поцеловал троекратно житный каравай, и только когда обнимался с посадником, с нескрываемой тревогой спросил в полушёпот:

– Где мать? Братья где? Почему не встречают?

– Братья в походе в Вятичах. Княгиня сошла к сельцу своему. Ждала, звала тебя, дак не отзывался ты на зов её, – скороговоркой пояснил посадник, укорив в последнем князя. А он и ещё спросил:

– Мать-то в селе одна? Где Итларевич? – к названому брату был Всеволод холоден. Тайно осуждал отца за усыновление дивьего княжича, не хотел родства с ним. Знал и помнил, что все беды их семьи начались с того, что отказал отец великому князю Святополку выдать мальчика на поругание. Потому и спросил с неприязнью: «Где Итларевич?» – Посадник ответил:

– Князь Глеб с матушкой в сельце…

Ответ такой вызвал внезапный прилив раздражения. Кровь ударила в голову. Он готов был жестко выговорить посаднику. Но уже шли под его руку с объятиями и здравиями лепшие курские мужи, оттеснив посадника.

Отъезд матери в сельцо нарушал планы Всеволода. Мнил он в Курске провести всего лишь седмицу⁹⁰, управиться со всем накопившимся тут задельем, пообщаться с матерью, братьями, собрать и заслать свадебный чин к Киеву, а следом и самому съехать. То, что братьев нет в Курске, Всеволода не печалило, даже было на руку. Он почему-то считал, что братья, а Игорь-то обязательно, запросятся с ним в Киев, но на то ничего не было сказано Мономахом. Велел только здравствовать им от его имени. А как откажешь, если запросятся? Показать, что не имеешь своей воли и нет у тебя своего угла в стольном граде, и живешь, как и прежде, в зачужье, чином только повыше, чем у дяди? Слава богу, унесло братьев в поход. Он и не поинтересовался, зачем и по какой нужде, в зиму глядя, отправились они в столь далёкие веси.

Однако отсутствие матери было ему неудобно. Следовало, управясь в Курске (хочешь или нет, но седмицу тут высидеть надо), идти по беспутью за Новгород Северский к Игореву сельцу. Сельцо это, а точнее княжеский терем, дворы, складницы и погреба, поставил Олег Святославич перед самым рождением сына в дар любимой супруге. С того и называлось оно Игоревым. Место облюбовали вдвоём князь с княгиней, когда по летней путине ходили на рыбные ловы по Десне.

На малом притоке её, Теребеновке, в могучих липняках, в разнотравном залужье стоял десяток ладно рубленых, с подклетями и погребами, зажитных просторных домов. Жили в них семьи свободных кресников-бортников, с коими и сладился Олег Святославич на своё поместье. Они, ловкие на руку топчаки⁹¹ и шельбиры⁹², сами и поставили терем со всем подсобьем на оглядном ярку среди лип и земляничных полян. Точить дерево и шельбирить его, создавая не просто жило, тёплое и удобное, но красно вывести к небу, узорно украсить резьбою, повесить по застрешью⁹³ деревянные кружева оказались местные люди большими умельцами.

Не оторвать глаз от терема, люб он каждому, даже глухому к красоте сердцу: не выстроили топчаки и шельбиры его – песню спели! Так и звучит она неумолчно, по зиме ли, лету ли, в осень и вёсну, равно громко и радостно.