Читаем Великий князь и я. Театр (СИ) полностью

— Он обвинил меня в убийстве?! — запоздало возмутилась я лисёнку. Он почти по-человечески фыркнул, словно поддержал меня. Господи, как Сосновскому вообще пришла такая абсурдная мысль?! Допустим, я стояла над телом и молчала… девица двадцати лет, аристократка, маменькина дочка из чопорной Ладаньи! Любой нормальный человек предположил бы, что я в шоке и близка к обмороку! Но нет же, столичный следователь меня в убийцы записал!..

Только возмущение быстро отгорело, сменившись апатией. Лебедь забьётся в какой-нибудь угол, оплакивая смерть подруги, а Жани… Актриса ненавидела нас с Марьяной — и с неё станется умолчать о задержании. Иными словами, я останусь с Сосновским один на один, без всякой защиты. Темногорского в театре не было, а ребят, наверное, отправили по домам.

Сообщить о себе маменьке, дяде и Верданским можно лишь через Сосновского. Чую, он клещами вцепится в моё одиночество!

Слёзы закапали вновь, попадая на чёрную шёрстку. Так было легче. Пусть я слабая, пусть плакса… лучше прореветься сейчас, чем перед Сосновским.

"Мы не дадим тебя в обиду. Не бойся".

Шелестящее эхо слов заставило меня вздрогнуть. Позвольте-ка, но я же не сумасшедшая! Лисёнок пристально наблюдал за мной, будто лично нашёптывал в уши.

Ну давай, Сена, ещё лисёнка говорящим объяви, порадуй старика Сосновского!..

Я ласково погладила малыша… и наткнулась на ошейник с блестящим жетоном. На жетоне красовалась кличка: "Шелли". Ой, значит, он всё-таки хозяйский, дрессированный.

Шелли. Девочка или мальчик?..

"Мальчик", — немного ехидно. Нет-нет, я ничего не слышу! Это Сосновский меня дурманящими зелями напоил — и точка!

"Как скажешь".

Люблю неопознанные голоса, с которыми можно договориться!

Шелли несколько раз лизнул меня в щёку и запрыгал по лавке, корча мордочки. Включившись в игру, я обнаружила, что лишилась туфель. Бегать по грязному дощатому полу в чулках моя внутренняя графиня отказалась. Лисёнок обиженно тявкнул… и юркнул под лавку, когда за дверью послышались шаги.

Я подобралась.

Двое полицейских вежливо, но непреклонно попросили меня на выход. Дескать, следователь ожидает. Делать нечего, пришлось идти. Уже у дверей Шелли ловко скользнул под моё платье и вцепился в подъюбник. Со стороны копошащийся подол выглядел крайне интригующе, однако полицейские, к моей удаче, лисёнка проморгали.

* * *

Сосновский вальяжно развалился в кресле за большим столом. Вместо предвкушения на его лице я заметила досаду. Следователь был раздражён, но всем своим видом подчёркивал хозяйское положение. Может, ему уже доложили, что я графиня?

— Сирин?.. — услышала я, и даже покачнулась от облегчения. С недавних пор Темногорский больше не внушал мне страха. Обрадованная, я позабыла про конвой — и помчалась к нему. Директор театра подхватил меня как маленькую и прижал к себе. Глупо, но я тыкалась носом в его шею, вдыхала дымно-пряный парфюм и боролась с комом в горле. Не плакать! Не позориться! Сена, в конце концов, ты графиня!

Но тело, скованное напряжением, расслабилось. После едкого хмыка следователя Темногорский опустил меня на ноги — и поймал снова. Я едва не завалилась на пол от слабости в коленках.

— Ты как будто стала ниже, — недоумённо выдал директор. Ну да, по сравнению с Темногорским я просто домовёнок.

— Это туфли, — осознав, рассмеялась я, — у меня почему-то забрали туфли.

В качестве доказательства я приподняла подол. Оба — и Сосновский, и Алексей уставились на мои ноги. Хм!..

— Воеводов! — зычно позвал следователь. — Верни барышне туфли! — и уже мне: — Присаживайтесь, госпожа Сиринова. Признание писать будем?..

Директор предупреждающе закашлял, и Сосновский недобро зыркнул на него.

— Когда я нашла Прасковью, она была уже холодной, господин следователь. — Я примирительно улыбнулась мужчинам — не дай Бог ещё вцепятся друг другу в горло. — Лебедь сказала мне, что её подруга в гримёрной — значит, они пришли вместе, это примерно десять часов. Но шторы в комнатке были закрыты, а без света Прасковья ничего бы не разглядела, там достаточно сумрачно. Напрашивается вывод, что она умерла или её убили утром. Режиссёр, Ясинский, согнал всех в зал — приехала княжна, а про Прасковью банально забыли. Я могу предположить, что она отравилась конфетой или чем-то шоколадным с ядовитой начинкой. У Прасковьи были обожжены губы. В очерках сыскной полиции я читала про особые языческие жгучеяды, которые дают такой эффект.

Следователь, не сводя с меня подозрительного взгляда, зарылся в папку с бумагами. Как порядочная барышня, я села и сложила ручки на коленях. Темногорский встал за мной.

— Почему вы решили, госпожа Сиринова, что девицу эту отравили? — испытующе уточнил Сосновский. Я пожала плечами.

— Ни крови, ни открытых ран, голова в нормальном положении. Шея открытая, без следов удавки, ну и грязные пальцы, как в шоколадных подтёках. А, фантик валялся рядом! Господин следователь, я… я уже видела, что она мертва. Знаю, надо проверить пульс, поднести зеркало к губам… я оттягивала этот момент до последнего.

Перейти на страницу:

Похожие книги