Ранним утром 16 марта, т. е. как раз в тот период, когда происходили описанные переговоры, председатель Государственной думы М.В. Родзянко вызвал к аппарату сначала главнокомандующего Северным фронтом генерала Рузского, а затем начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала Алексеева, которых он настойчиво просил не пускать в обращение манифест, накануне подписанный отрекшимся императором, или задержать его обнародование. Причина такого настояния, по заявлению М.В. Родзянко, заключалась в том, что неожиданно, уже после отъезда в Ставку депутатов Шульгина и Гучкова, в Петрограде, по оценке доносившего, вспыхнул новый солдатский бунт. По словам М.В. Родзянко, к солдатам присоединились рабочие, и анархия, по выражению говорившего, дошла до своего апогея. После долгих переговоров с депутатами от рабочих удалось прийти к некоторому соглашению, в результате которого намечался созыв Учредительного собрания для определения формы правления; до того же времени власть должна была быть сосредоточена в руках Временного комитета Государственной думы и ответственного министерства, уже сформировавшегося к тому времени. Отсюда М.В. Родзянко делал довольно туманный переход к мысли, что «с регентством великого князя Михаила Александровича и воцарением наследника престола, быть может, помирились бы, но кандидатура великого князя как императора ни для кого не приемлема, и на этой почве вероятна гражданская война.
Надо сказать, что председатель Государственной думы ставил командование армиями в невозможное положение. Как остановить распространение манифеста, со времени подписания которого прошла целая ночь, и при условии, что вся телеграфная сеть находилась в руках малонадежных агентов? Имелись достоверные сведения, что этот акт уже получил известность и местами распубликован. При том же войска, и особенно командный состав, с трепетным напряжением ждали известий о том, что делается наверху, не наступит ли наконец некоторая определенность, которая всех могла бы хоть несколько успокоить.
В недоумении, что делать, прошло много томительных часов, прежде чем стал известным новый отказ от престола великого князя Михаила Александровича! Хотя это решение еще более осложнило положение России, ведшей небывалую войну, но все же им достаточно определенно распутывалось затруднение данного момента.
Утром 17 марта из Ставки от генерала Алексеева было разослано распоряжение штабам об одновременном объявлении обоих манифестов: первого – об отречении от престола государя императора Николая II и второго – об отказе от того же российского престола великого князя Михаила Александровича. Вместе с тем было получено приказание нового Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича о том, чтобы была разъяснена всем чинам армии от старших до младших необходимость, оставаясь в повиновении законных начальников, спокойно ожидать изъявления воли русского народа, которому согласно манифесту великого князя Михаила Александровича от 16 марта надлежало «всенародным голосованием, через представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые основные законы государства Российского…»
Через несколько дней председатель Совета министров князь Львов получил от великого князя Николая Николаевича телеграмму, предупреждавшую о предположенном прибытии его в Ставку 23 марта. Князь Львов еще раньше обещал великому князю приехать в Ставку, чтобы переговорить лично о важнейших вопросах. Однако уже в это время обстановка стала складываться таким образом, что можно было ясно предугадывать невозможность для великого князя оставаться в должности Верховного. В беседе по прямому проводу, происходившей еще 19 марта между председателем Совета министров и генералом Алексеевым, князь Львов говорил, что события несут их, министров, а не они этими событиями управляют, и что вопрос главнокомандования становится столь же острым, как в свое время было положение Михаила Александровича.
«Остановились на общем желании, – добавлял Г.Е. Львов, – чтобы великий князь Николай Николаевич ввиду грозного положения учел создавшееся отношение к дому Романовых и сам отказался от верховного главнокомандования.
Подозрительность по этому вопросу к новому правительству, – продолжал председатель Совета министров, – столь велика, что никакие заверения не приемлются. Во имя общего положения страны считаю такой исход неизбежным, но великому князю я об этом не сообщал. До сего дня вел с ним сношения как с Верховным главнокомандующим».
Конечно, на решение Временного правительства не могли подействовать соображения, выставленные в пользу оставления великого князя Николая Николаевича на посту Верховного начальником штаба действующей армии генералом Алексеевым, но мысли последнего настолько характерны для обрисовки личности великого князя, что я не решаюсь пройти мимо них.