Великий князь Николай Николаевич

Какъ читателю уже извстно, Великій Князь Николай Николаевичъ, будучи вынужденъ къ эмиграціи, вначал сторонился отъ всякой дятельности и если принялъ въ ней нкоторое участіе, то почти противъ своей воли.

— Я лично для себя ничего не ищу, — сказалъ онъ при свиданіи уже помянутому князю Гр. Трубецкому¹⁹). Но ко мн постоянно обращаются съ разныхъ сторонъ. Если я могу оказаться полезенъ для цлей объединенія, то моя совсть требуетъ, чтобы я выполнилъ свой долгъ. Но я не могу связывать этого дла съ какой либо партіей, классовыми или личными интересами. Я могу служить Россіи, только въ ея цломъ.

Конечно, Великій Князь, по своему внутреннему облику, былъ монархистомъ. Но не къ монархіи призывалъ онъ, не въ ея пользу онъ взывалъ къ объединенію. Его лозунгомъ былъ Россія, его паролемъ — «непредршенство» государственнаго устройства.

— Пройдетъ время — Россія сама свободно выскажется о

томъ, какую форму правленія на будущее время она предпочитаетъ, — говорилъ онъ.

Другой, всмъ извстный русскій общественный дятель и ученый П. В. Струве²⁰) приблизительно такъ охарактеризовалъ позицію Великаго Князя въ зарубежномъ разсяніи:

«Великаго Князя выдвинули какъ объединяющую силу, какъ центръ національныхъ упованій, какъ выразителя русскихъ чувствъ и русской идеи. Въ этомъ не было никакой политической доктрины, никакой партійности. Однимъ Великій Князь внушалъ уваженіе, какъ членъ царствующаго дома, подъ водительствомъ котораго укрпилась Россія съ ея великой культурой. Другимъ онъ былъ дорогъ, какъ вождь доблестной и самоотверженной Россійской арміи, наконецъ — третьимъ — какъ лицо, вознесенное надъ всми мелкими и жалкими счетами самолюбій и лично чуждое какихъ либо домогательствъ».

Я уже отмтилъ въ особой глав насколько несправедливо и предвзято считать Великаго Князя Николая Николаевича активнымъ дятелемъ въ вопрос объ установленіи недоврчивыхъ взаимныхъ отношеній между Россіей и Германіей и о, якобы, слпой ненависти его къ нмецкой національности. Исповдывать это — значитъ умышленно упрощать сложную проблему европейскихъ довоенныхъ международныхъ отношеній до предла, скажу, наивнаго пониманія, что величайшую міровую катаклизму могли вызвать личныя симпатіи или антипатіи отдльныхъ людей. На самомъ дл причины, приведшія въ конц концовъ къ вооруженному столкновенію народовъ, много сложне. На одной сторон уже много лтъ тому назадъ зародившагося спора стоялъ — 70-ти милліонный нмецкій народъ, сильный избыткомъ населенія, крпкій духомъ, общей культурой и народнымъ трудомъ. Народъ этотъ почувствовалъ себя сдавленнымъ собственными границами, и вооруженный до зубовъ, выразилъ настойчивую волю къ выходу на міровую политическую арену. Это былъ его новый курсъ. .

На другой сторон — три ближайшія сосдки Германіи _

Англія, Россія и Франція, имвшія существенные интересы вн европейскаго материка²⁰). Новая нмецкая 'еН.роІііік несомннно грозила каждой изъ названныхъ странъ опасными послдствіями, которыя естественно и вынуждали ихъ защищать свои политическія

и экономическія позиціи. Всякій, вроятно, былъ нравъ по своему. При отсутствіи возможности примиряющихъ соглашеній, вооруженное столкновеніе являлось въ существовавшихъ условіяхъ неизбжнымъ.

Въ частности проведеніе германцами желзнодорожной линіи Берлинъ-Багдадъ, являвшейся однимъ изъ звеньевъ новой міровой политики Германіи, включало въ себ зародышъ неизбжнаго столкновенія съ Россіей, вслдствіе соединеннаго съ этимъ шагомъ, стремленія къ подчиненію, черезъ Австрію, нмецкому вліянію западныхъ и балканскихъ славянъ п къ непосредственному установленію политическаго вліянія Германіи въ район Константинополя и проливовъ. Я уже не говорю объ экономическомъ вндреніи Германіи въ Персію, гд Россія была принуждена сдлать Германіи серьезныя уступки!