Великий князь Владимир Мономах

Вопрос о взаимоотношении двух памятников следует признать до конца не решённым. Заметим, однако, следующее. Буквальное воспроизведение авторитетного источника (тем более принадлежавшего прямому предшественнику на кафедре) отнюдь не казалось чем-то зазорным для средневекового книжника, но, напротив, было почти обязательным. Исключение же ряда «вин», вошедших в Послание игумена Феодосия, может быть объяснено тем, что Никифор одновременно пользовался общим источником для большинства антилатинских сочинений — Посланием Михаила Кирулария Петру Антиохийскому, в котором именно эти обвинения отсутствуют (ср. 156. С. 291). Более того, в целом ряде случаев текст «Стязания с латиной» представляется более исправным, чем в сохранившихся списках Поучения Никифора (см.: 95. С. 200). Наконец, необходимо учесть, что «Стязание с латиной» дошло до нас в явно искажённом виде, в позднейшей литературной обработке (ряд обвинений дополнен бытовыми, чисто простонародными аргументами, едва ли уместными для греческого иерарха), и насколько велико было вмешательство позднейшего книжника в оригинальный текст, сказать трудно. Вероятно, нельзя исключать того, что дошедший до нас список действительно представляет собой позднейшую обработку «Стязания», возможно, под влиянием широко известного Послания Феодосия Печерского (оно читается как в многочисленных рукописях Киево-Печерского патерика, так и в Кормчих книгах), в то время как митрополит Никифор использовал оригинальный текст митрополита Георгия.

3. Послание неизвестною епископа (Даниила юрьевского?) неизвестному князю (Владимиру Всеволодовичу Мономаху?)

Послание сохранилось в двух списках XV—XVI веков в составе Кормчей книги. В обеих рукописях имя автора обозначено инициалом (заглавной буквой Д); адресат же послания назван «имярек». Предположение о том, что послание адресовано великому князю Киевскому Владимиру Всеволодовичу Мономаху, было выдвинуто М.Н. Тихомировым (81. С. 454—456) и обосновано Н.В. Понырко (65. С. 49—58). Послание адресовано правнуку киевского князя Владимира Святославича, Крестителя Руси; автор обращается к нему как к «нареченому изъ чрева матере своея» (едва ли не намёк на происхождение князя от византийской царевны), «почтеному господьскымъ и царьскымъ саномъ» и далее ещё несколько раз говорит о его правлении как о «царском». М.Н. Тихомиров видел в этих словах указание на «царственное» происхождение Владимира Мономаха. Как полагает Н.В. Понырко, слова о «господском и царском сане» представляют собой риторическую фигуру речи, иносказательное обыгрывание имени князя, которое в таком случае расшифровывается как «Владимир» («Господское», или «владыческое» имя) и «Василий» («царское» имя в переводе с греческого языка).

Если адресат послания — действительно Владимир Мономах, то его автором, по всей вероятности, был юрьевский епископ Даниил — единственный известный нам иерарх того времени, чьё имя начиналось на букву Д. О епископе Данииле известно немного. Он был поставлен на кафедру в Юрьев (город на реке Рось) 6 января 1114 года митрополитом Никифором, 1—2 мая 1115 года участвовал в освящении церкви Святых Бориса и Глеба в Вышгороде и торжественном перенесении в неё мощей князей-мучеников и умер 9 сентября 1122 года (45. Стб. 290, 292; 46. Стб. 277, 280, 286).

Перевод послания «о повинных» выполнен по изданию Н.В. Понырко: 65. С. 56—57 (здесь же, на с. 57—58, перевод текста Н.В. Понырко на современный русский язык).

От иного послания [578] , о повинных

Богом Вседержителем нареченному из чрева матери своей, единородным Сыном Его Господом нашим Иисусом Христом почтенному господским и царским саном[579] и Пресвятым и благим и животворящим Духом Его сохраняемому и укрепляемому на преуспеяние господских же и царских [свершений] разума и державы, благочестивому, христолюбивому великому князю — благодать Господа нашего Иисуса Христа, любовь Бога Отца, причастие Святого Духа да будет с тобою по благочестию! — я же Д[аниил?][580], епископ, чего по судьбам Божиим хотя и не достоин, но по твоему великому усердию к Богу, и горячей вере к Нему, и по любви, простирающейся и до нас, худых, по исполнению молитвы[581].