Великий Краббен

— Да ты что, начальник! Это если бы еще одна корова пришла, а то и единственную забили!

— Кто забил?

— Ой, спешишь, начальник! — нахмурился Сказкин. — Ой, спешишь, неправильно думаешь. Ничего не знаешь, а виноватого уже угадываешь… Люди, начальник, они везде одинаковые, что на островах, что в Бубенчикове, что в Симоносеки. Сойдешь на берег, поставишь бутылочку: «Хау ду ю ду?» Любой, конечно, ответит: «Хау!» Меня, начальник, вот за что боцмана любили? Да за то, что я, начальник, и палубу вовремя выскребу, и к подвигу всегда готов…

— Сказкин, — сказал я. — Вернемся к фактам… Вот лежит мясо. Это факт… Вид у мяса странный. Это тоже факт… А принес это странное мясо ты! Факт, от которого никуда не деться… Я, Серп Иванович, за каждый твой жест в ответе, потому быстро и четко мне объясни: что случилось с коровой?

— Акт оф готт! — хладнокровно перешел Сказкин на иностранный язык. — Акт оф готт! Действие бога!

Расшифровывалась ссылка на бога так.

Поздно ночью, выпив у горбатого Агафона чаю (Агафон любил индийский, но неизменно добавлял в него китайского, низких сортов), Серп Иванович решил прогуляться. Душно, невмоготу — какой сон!.. Так и шел по пескам, меня в окне видел. Даже подумал: «Чего это начальник не по уставу живет? Отбой протрубили — гаси свечу, сливай воду!» — Топает так по бережку, по пескам, и все обо всех понимает — и о начальнике, не умеющем свечи беречь, и о звездах, такие они дикие, будто о спутниках и не слыхивали, и вообще о каждом шорохе в ночи… А вот чего корова Агафона вдали взмыкивает — этого Серп не понял. Корове, как никому, спать следует: она, дура, молоко обязана копить; так нет — ночь, а она, падла, шастает под вулканами. «Чего ищет? — подумал Сказкин. — Пойду вмажу ей по рогам, чтоб не взмыкивала!» Подобрал бамбучину и ходу! Запилил аж за речку Тихую, на луга. До этого, правда, на деревянном мостике отдохнул, потыкал бамбучиной в битых, шатающихся у берега горбуш. Так хорошо ему на мостике стало — как в детстве, как в родном Бубенчикове. И комаров нет, и от Елены Ивановны далеко.

Так Сказкин шел по пляжу, а пляж перед ним изгибался, и на очередном его плавном изгибе, когда Сказ-кину уже захотелось вернуться домой (да и корова давно замолчала), он вдруг и сразу увидел такое, что ноги сами собой приросли к пескам.

Отгоняя нахлынувший на него ужас, Сказкин минут пять бубнил мне про какой-то огромный вертлюжный гак.

Гак этот, пуда на два весом, совсем не тронутый ржавчиной, блестящий, как рыбья чешуя, валялся в песке. Помня, что хозяйственный Агафон за любую отбитую у океана вещь дает чашку немытых сухофруктов, Серп Иванович сразу решил: гак — Агафону!

И опомнился.

При чем тут, в сущности, гак? При чем тут сухофрукты, пусть и немытые… Вон ведь в воде, омываемая ленивым накатом, торчит, как белый валун, рогатая голова несчастной коровы.

«Ну не повезло медведю! — вслух подумал Серп, хотя если по справедливости, то не медведю тут не повезло, а Агафону. — Этого медведя Агафон где хочешь найдет!..»

Не сразу пришла в голову Серпа Ивановича простая мысль: медведь-муравьятник, обитающий на островах, он, этот медведь, хоть ты его зеленым овсом корми, на корову горбатого Агафона никогда не пойдет — рога у нее, что морские кортики, а нрав — в хозяина.

Страх сковал Сказкина.

Слева — океан, бездна, тьма, в бездне этой что-то огромное копошится; справа — глухие бамбуки, бездна, ужас, в бездне этой что-то свирепое пыхтит, ухает…

Бросил Сказкин бамбучину и дал деру. Кусок мяса, правда, схватил.

Серп, он свое откусает!

— Что ж она, дура, — хмыкнул я, жалея корову, — на мине, что ли, подорвалась?

— Ну ты даешь! — хрипло вскричал Серп. — Ну ты даешь! Да тут тральщики каждую банку вычесали. В лоцию чаще заглядывай. Если и есть тут опасности, то лишь не учтенные лоцией!

— Акула?

— Да где это слыхано, — возмутился Серп, — чтобы акула коров по пляжу гоняла!

— Ну что ж, — подвел я итог. — Нет тут неучтенных опасностей! Если не медведь, не мина, не акула…

Сказкин замер.

— Значит, ты?

— Начальник!

— Хватит! Проваливай! Прямо к Агафону! Ему это все объясни! — Я глянул в окно: — Впрочем, тебе и тут повезло: вон он, Агафон, сам идет к нам…