Великий крестовый поход

— Надя, иди ко мне. И мы станем невестой Тауно по прозвищу Смерть Спрутов! — страстно произнесла Ингеборг.

* * *

Она прошла через спящую деревушку и вышла на берег. Ночи в Дании стали короткими, но еще оставались темными. На востоке куда-то плыли грозовые тучи, собираясь излить свою ярость, а призрак рассвета уже заставил побледнеть звезды, несчетными тысячами сверкающие вокруг Млечного Пути. Под чернотой небес ртутно поблескивали воды Каттегата.

Ингеборг вошла в море. Прибой, не подгоняемый ветром, стал совсем низким, и вскоре она оказалась на такой глубине, где волны лишь плескались вокруг нее. Ни холод воды, ни бесчисленные камешки, покалывающие пятки, не раздражали ее — наоборот, они обещали ей радости, таящиеся в соленых глубинах. Когда море поцеловало соски ее грудей, она ушла под воду.

Она не могла дышать морской водой, подобно русалкам, но в этом не было нужды. Она плавала, она ныряла, она возвращала морю бесчисленные ласки, которые оно разливало вокруг. Теперь ее глазам хватало света, чтобы даже ночью видеть под водой, как покачиваются длинные коричневые стебли водорослей, а их колышущиеся листья стремятся вверх, прочь от удерживающих их на дне камней, как серебряными метеорами проносятся рыбки, как отмели сменяются глубинами. Она слышала приливы, волной катящиеся вокруг мира вслед за луной, слышала дельфинов, пересказывающих новости от далекого кораллового побережья, слышала доносящуюся из глубин музыку огромных китов. А совсем далеко она улавливала проблески, мелодии и магию из владений, все еще принадлежащих волшебному миру.

Она помнила, что была Ингеборг, она помнила, что была Надей, но сейчас обе женщины слились в ней воедино. В море плавало существо полумира, способное любить, смеяться, бороться и печалиться, умеющее многое из того, чего навсегда лишены дети Адама, но знающее Бога не больше, чем альбатрос или ветер, поддерживающий его крылья. Сделавшись свободной, сделавшись целой, она еще тоньше ощутила, какой радостной стала. Пусть судьба настигнет ее тогда, когда того пожелают Норны, но этот час принадлежит ей.

Скоро, пока люди в деревушке не проснулись, она вернется и разбудит Тауно.

11

Для Каролуса Бреде, своего гостя, Нильс Йонсен купил яхту — достаточно маленькую, чтобы управлять ею в одиночку, но в то же время достаточно крепкую, чтобы выходить на ней в открытое море. Суденышко нагрузили инструментами, оружием, канатами, одеждой и множеством других припасов. Пошел слух, что владелец яхты намерен начать тайную торговлю с вендами под носом у ганзейских купцов. Но когда приготовления завершились, он просто отвез трех людей и пять лошадей в Хорнбек. Нильс и Каролус направили нос яхты на север, а не на юг — вверх по Зунду, затем на запад вдоль побережья Зеландии. Фру Дагмар тоже поплыла с ними, хотя и вынашивала под сердцем ребенка.

Проплыв мимо рыбацкого поселка, они встали на якорь возле пустынного пляжа, рядом с которым росла высокая ель, и принялись ждать. В море виднелись рыбацкие лодки, но ночная тьма укроет яхту от посторонних глаз.

Темноты пришлось ждать долго, потому что был канун дня святого Ханса, когда солнце неглубоко и лишь на считаные часы опускается за датский горизонт. Ночное небо было не черным, а фиолетовым, и таким светлым, что на нем робко показалось лишь несколько бледных звезд. Море блестело расплавленным серебром, успокоенное прохладным бризом, приносящим с берега ароматы трав. Можно было сосчитать деревья на берегу или погадать любимой, взглянув на ее ладонь. На верхушках отдаленных холмов красно светились огоньки костров, вокруг которых плясали парни и девушки.

Поплескивали о борт невысокие волны, покрикивали вдалеке птицы, шептал прибой. Мало что еще нарушало тишину.

И тут из моря всплыла женщина и тихо окликнула кого-то на яхте, но не по-датски. Тауно отозвался на том же языке. Женщина подплыла ближе, он наклонился и помог ей перебраться через борт. По обнаженному телу пловчихи стекали капельки воды.

Все увидели, что тело Ингеборг стало более сильным и округлым; налившиеся мускулы придали ее движениям кошачью плавность. Всю ее с ног до головы покрывал ровный загар, темные волосы выцвели и приобрели оттенок старого янтаря. Но все это вряд ли имело значение по сравнению с исходящей от нее странностью. Даже черты ее лица неуловимо изменились, оно стало более изменчивым, одновременно робким и отважным, беззаботным и мудрым. Женщина смотрела на мир так, как вглядывалась бы в него львица, но в ее взгляде было также нечто и от выдры, тюленя и вольной крачки.

Она и Тауно простояли несколько минут обнявшись, не в силах разорвать поцелуй.

— Как ты провела эти дни? — спросил он наконец.

— Превосходно. — Женщина усмехнулась. — Училась тому, что ты показал мне перед отъездом, да еще изобрела и кое-что свое. Но мне так тебя не хватало… Надеюсь, кровать в хижине еще крепкая и ее доски выдержат наш вес.

— Как? — притворно удивился Тауно. — Ты не соблазнила даже одного красивого юношу?

Ее лицо нахмурилось с неуловимой быстротой мелькнувшей тени.