«Надо будет с Василем поговорить, — пришло вдруг в голову. — Он-то, конечно, знает, где живет и ночует Иван. Сказать, чтоб не стеснялся, не боялся… Пускай заходит. И поесть, и переночевать…»
«А если увидит кто, выследит?»
Похолодело внутри, дух перехватило.
«И такое может быть. Вор тащит, а лес глаза таращит. И тогда… меня к ответу. Меня! И так неизвестно еще, чем кончится… Перепуталось все… И, перед тем как сделать что-нибудь, думаешь, и сделавши — думаешь, и то не всегда угадаешь, не так, как надо, сделаешь…»
Повернулся, медленно побрел назад к дороге, к соснам, откуда вел наблюдение.
«Может, и хорошо, что не догнал Ивана…»
Николай понимал, что негоже так думать, когда речь идет о сыне, но ничего с собою поделать не мог. И от этого страдал, корил себя, казнился.
«Отец называется… А помочь сыну… струсил».
«Да я же… я же его не догнал. Если бы догнал…»
«Потому и не догнал, что не больно-то хотел догнать. А захотел бы…»
Сел у комля сосны, положил рядом куканчики с нанизанными грибами, напомнил себе:
«Про немцев не надо забывать… А то я обо всем думаю, только не о немцах. А они вот-вот должны быть, идти по дороге…»
Спина так и похолодела, мурашки пробежали по коже, когда представил, как будут идти, двигаться по дороге немцы всего в нескольких шагах от него, а он будет сидеть тут, под соснами.
«Увидят…»
Лег, припал к земле. Какое-то время даже не дышал. Потом отполз назад, подальше в чащу. Спрятался за старым дубовым пнем.
«И не шевелиться… Особенно когда немцы будут близко проезжать или проходить…»
Лежал, весь слух и внимание. И не сводил, ни на минуту не сводил с дороги глаз.
«Вот-вот немцы должны быть здесь».
Тихо-тихо раскачивались, шумели над головой сосны, перешептывались дубы. И эта своеобразная музыка леса, наполнявшая слух, настраивала на размышления. Николай думал: