Великий маг Каладиус. Хроники Паэтты. Книга IV

Впоследствии мессир Каладиус, каким бы мизантропом он ни был, часто сожалел, что его не оказалось в столице в эти роковые месяцы. Но судьба распорядилась именно так…

Глава 40. Мать и дочь

– Не сегодняшний день для меня – день скорби, – король был заметно пьян, поэтому говорил довольно невнятно, однако же его речь тут же повторял глашатай, выкрикивающий слова в специальную медную трубу. – Ибо не сегодня я теряю сына, но потерял его ещё в тот день, когда он замыслил убить собственного отца. Сегодня – день справедливости и возмездия! Посмотрите туда, этот человек когда-то был мне сыном…

Толпа в этот раз молчала. Не было обычных криков зазывал и торговцев, не было смешков и ругани, не было обычной житейской болтовни, что сливается в один гул. Лица собравшихся были печальны, в глазах многих женщин стояли слёзы. Это был страшный день для королевства и его жителей. Там, на высоком помосте эшафота, стоял изувеченный юноша с оплывшим от побоев лицом. Принца пытали наравне с другими подозреваемыми, а может даже и сильнее, словно надеялись, что он умрёт под пытками и не доживёт до этого дня.

Двое подручных палача держали несчастного под руки, потому что самостоятельно стоять он не мог – у него были раздроблены ступни. Осуждённый уже давно ничего не говорил и не пытался оправдаться – похоже, он ждал лишь, чтобы всё поскорее закончилось. Тем не менее, растерянные люди, с ужасом взирающие на происходящее, прекрасно понимали, что он ни в чём не виновен. Жители столицы были искушёнными зрителями – они частенько собирались на этой площади, чтобы поглядеть на казнь очередного мятежника, и поэтому давно уже поняли, что ни в одном королевстве не может быть такого количества заговорщиков.

То, что король так поступил с собственным сыном, ужасало больше всего. До того времени многим казалось, что под этими нелепыми предлогами Конотор просто избавляется от неугодных, но теперь всем было видно, как глубоко он пал в своём безумии. Вот и сейчас лицо его, слегка искажённое скорбью, всё же было полно решимости и веры.

Рядом с Конотором присутствовала и королева-мать. Она была на грани обморока, но всё же не посмела ослушаться мужа. В отличие от дочери – Силия уже много дней не выходила из своих комнат и не желала разговаривать ни с отцом, ни даже с мамой. Она упорно игнорировала тех посланников, что несколько раз присылал к ней король, а насильно тащить принцессу для разговора с отцом никто не решался.

– Он был кровью от крови и плотью от плоти моей, – продолжал Конотор. – Но он преступил священные законы общества и богов. Пред богами он ответит в свой черед, а теперь настало время ответить перед людьми! – голос короля внезапно окреп, так что его теперь стало слышно и без глашатая. – Конотор Тионит! Я лишаю тебя титулов, земель и наград, и предаю твоё имя позорному забвению за то преступление, что ты совершил!

Это была стандартная в таких случаях формулировка, и её произносили вне зависимости от наличия тех самых титулов, земель и наград. Впрочем, титул у приговорённого был.

– Также я лишаю тебя фамильного имени! – этого уже не было в общепринятой форме; здесь король говорил лично от себя. – Твой род отрекается от тебя, как ты отрёкся от своего рода! Я нарекаю тебя Конотором Презренным, и с этим именем ты ступишь на Белый Мост!

Глухо зарыдала королева, уткнув лицо в платок. Горестный вздох пронёсся над площадью, кое-где заголосили бабы, лишённые необходимости соблюдать этикет. Глухо забил барабан – это был сигнал к началу казни.

К принцу подошёл арионнитский священник, что-то наскоро пробормотал и отошёл, будто боялся, что и его также заподозрят в заговоре. Конотора подтащили к плахе и опустили на колени. Собственно, подручные просто перестали поддерживать его, и он рухнул, не имея сил стоять на разможжённых ногах.

Подошёл палач, держа в руках топор. Это было ещё одно свидетельство того, что казнённый больше уже не был принцем, поскольку членов королевской семьи положено было казнить мечом. Королева, не имея уже сил одновременно и скорбеть, и бояться супруга, зарыдала в полный голос, и этот надорванный плач донёсся до подсудимого. Однако юноша был слишком измучен, и оставался безучастным ко всему – он даже не поднял головы. Но зато августейшую скорбь поддержали простолюдинки – площадь огласилась причитаниями и рыданиями.

И вдруг всё стихло, потрясённая тишина накрыла город. Это начал своё падение топор. Мгновение – и раздался глухой стук, которым многим показался громче самого страшного грома. Королева лишилась сознания, но никто не спешил приводить её в чувство, желая дать несчастной матери хоть несколько минут блаженного неведения.

***