Великий мертвый

— Сначала они хотели напасть этой ночью, — перевел Агиляр. — Но недавно время внезапно перенесли. Первыми нападут носильщики и нападут они завтра утром, прямо здесь.

Кортес улыбнулся. Все шло, как он и предполагал.

— Старуху связать и — на задний двор, — махнул он рукой. — А с ее сынком я завтра буду разбираться. И еще Агиляр… сходи к капитанам. Я назначаю внеочередную сходку.

* * *

Едва солнце взошло, к Гостиному двору потянулись крепкие, плечистые, покрытые шрамами носильщики. Они шли и шли — из каждого квартала города, и стоящая в воротах охрана пропускала всех, отнимая и складывая у стены только совсем уж плохо спрятанное оружие.

— Потом заберешь, — вставляя заученные при помощи Агиляра и Марины местные слова, объясняли они, — как ты будешь со всем этим барахлом пушку тащить?

А едва похожий на мышеловку двор был заполнен, и ворота закрылись, показался Кортес. Он выехал из пустого по местному обычаю дверного проема на коне, в сопровождении обоих переводчиков и нотариуса, и был спокоен и уверен.

— Здесь есть вожди? — громко поинтересовался он.

Переводчики донесли смысл, и кое-кто вышел из толпы.

— А оружие с собой кто-нибудь принес?..

Вожди переглянулись.

— Или здесь одни бабы собрались? — хохотнул Кортес.

Толпа возмущенно загудела.

— У них есть оружие, — перевели толмачи.

Кортес удовлетворенно кивнул.

— Тогда объясняю. Поскольку, три дня назад мною и вождем Чолулы были начаты переговоры о принятии города в подданство Кастилии, территория Гостиного двора считается посольством.

Вожди внимательно слушали. Но пока ничего не понимали.

— А значит, на этой территории, — продолжил Кортес, — действуют законы Священной Римской империи.

Он повернулся к нотариусу.

— Верно, Годой?

Тот кивнул.

— Однако вы не только пришли с оружием, — возвысил голос Кортес, — но и замыслили предательское нападение на посольство дружественной Чолуле страны. Свидетели у меня уже есть.

Вожди заволновались, их явно обеспокоила наглость, с какой их обвинял повелитель «мертвецов».

— Теперь, по кастильским законам все вы, как преступники и убийцы, подлежите смерти.

Кто-то рассмеялся, его неожиданно поддержали, и постепенно весь обнесенный высоченными стенами двор наполнился громовым хохотом. Уже то, что им угрожает один-единственный человек, да еще попавший в такую западню, было немыслимо смешно.

И тогда Кортес жестом отправил переводчиков и нотариуса в укрытие, подал знак откинуть от стены здания гостиницы тростниковые маты и прямо на коне въехал обратно в гостиницу. Индейцы загомонили, потом загудели, все громче и громче, потянулись к спрятанному на теле оружию… но было уже поздно. Из пробитых в стене гостиницы больших круглых отверстий показались жерла орудий, и уже в следующий миг они ухнули и наполнили двор огнем и смертью.

— Теперь главное, чтобы Тлашкала не подвела! — прикрывая уши ладонями, крикнул Кортес капитанам, и те рассмеялись.

А спустя четверть часа, когда солдатам оставалось лишь добить оставшихся агонизирующих «носильщиков», Кортес пригласил пройти во двор капитанов и четырех взятых в плен и еще вчера во всем признавшихся, еле ковыляющих на обожженных ступнях вождей и обвел кровавое, шевелящееся месиво рукой.

— Вот видите, как все просто… Если все по закону делать.

Пристыженные капитаны молчали.

* * *

Тлашкала вошла в город со всех сторон. Счастливые от возможности наконец-то свести счеты с предательски вступившим когда-то в Союз Мотекусомы соседом они резали и резали, оставляя, однако, почетных воинов живыми — для принесения в жертву. А когда мужчин почти не стало, на улицы вышли все, кто хотел.

Хуан Каталонец оставил часть добровольцев заготавливать «масло» — прямо в гостинице, а сам рыскал по городу в поисках особых снадобий, размещенных лишь в особых, нужным образом помеченных родинками телах.

Известный неукротимой страстью к мальчикам бывший матрос Трухильо бродил из дома в дом с томными, полными вожделения глазами и время от времени отыскивал воистину бесценную красоту.

Ну, а свободные от караулов солдаты развлекали себя как могли. Нет, поначалу, обшарив на удивление бедный золотом город, они принялись вылавливать и клеймить женщин и подростков. Но затем Кортес объявил, что отсюда рабов отправлять не станет, и мигом ставший бесполезным товар принялись топить в городском пруду.

Они привязывали им к ногам тыквы, и выросшие в горах не умеющие плавать дикарки потешно подвывали, пытаясь изогнуться и забраться-таки на тыкву, а едва тыква уходила в воду, орали и панически пускали пузыри. А потом кто-то придумал связывать спинами родственников, и уж тогда гогот стоял такой, что, казалось, что кто-нибудь точно надорвет живот. Ибо едва мать начинала цепляться за жизнь, она невольно принималась топить своего сына. И наоборот.

И только штатные псари, да помешанные на оружии старые вояки на подобные глупости не отвлекались. Псари пользовались удобным случаем, чтобы еще и еще раз поддержать в собаках интерес к индейскому мясу, а вояки, как всегда, совмещали приятное с тем, что позже пригодится в бою.