Великий Моурави 2

русийские терлики. Среди кожаных портупей, разноцветных ремней, шелковых

поясов выделялись золотые кружева Пьетро делла Валле, воинствующего

пилигрима папы римского Урбана VIII, и в стороне переливался ало-синей

парчой кафтан Хохлова, посла атамана Заруцкого.

По залу шныряли толмачи. Они услужливо переходили от одной группы к

другой, одновременно переводя беседу и собирая для шаха мысли чужеземцев.

Только Пьетро делла Валле не пользовался толмачами, оживленно

разговаривая то с испанским капитаном Педро Бобадилла, то с ханом Гиреем,

крымским царевичем, бежавшим к шаху, то с английским путешественником сэром

Ралеем, то с Али Баиндур-ханом.

Затянувшееся ожидание создало неловкость, но каждый посол старался

небрежным разговором показать независимость своего государства.

И лишь сын боярский Иван Хохлов и Богдан Накрачеев, астраханский

подьячий, угрюмо сидели в углу. Нелегко быть послами атамана Ивашки

Заруцкого и его полюбовницы Марины Мнишек. Толмачи, прибывшие с Хохловым из

Астрахани, переводили отрывки долетающих фраз. Но Хохлов и Накрачеев не

интересовались чужими разговорами. Что им эти кружева на камзолах и

петушиные перья на шляпах, когда казацкую вольницу Заруцкого уже обдавало

ледяное дыхание Москвы, а шах Аббас все оттягивал помощь. Сегодня велел быть

у себя. Что ждет казаков?

Но не только Иван Хохлов и Богдан Накрачеев озабоченно оберегали секрет

своего посольства. И другие послы за небрежностью легкого разговора скрывали

сложные заботы о делах, возложенных на них государствами.

Флегматично наблюдая за испанским послом, сэр Ралей еще раз взвешивал

предложение шаху - предоставить Ост-Индской компании покровительственные

пошлины для борьбы с испанской монополией торговли.

Дон Педро Бобадилла, свирепо посматривая на англичанина, решил еще

настойчивее добиваться монопольного права захода в персидские гавани для

испанских кораблей с грузом индийских пряностей.

С увлечением доказывая гольштинскому послу, страдавшему

подозрительностью и одышкой, превосходство африканских женщин над грудастыми

голландками, Пьетро делла Валле обдумывал предстоящую беседу с шахом для

наилучшего проведения замыслов "римской коллегии пропаганды веры".

Решительно оспаривая мнение гольштинского посла о невыносимом мускатном

запахе жительниц Занзибара, Пьетро делла Валле уже видел торжество папы

Урбана VIII над исламом. Его воображение рисовало армию миссионеров в Иране,

вербующих в святую церковь заблудшие души.

В средней нише сидел Абу-Селим-эфенди, турецкий посол. Он, тонкими

пальцами перебирая кисти пояса, равнодушно оглядывал зал, но от его глаз не

ускользала малейшая перемена в настроении посланников.

Молодой наиб вытянулся у двери.

В Диван-ханэ вошел сардар. Не только исполинский рост и индусская

жемчужная звезда на синем атласе привлекали внимание послов. Поражала

мраморная неподвижность лица и пылающие огнем огромные глаза.

Учтиво приложив руки ко лбу и сердцу, он направился было в средние

двери, но его остановил восхищенный возглас Пьетро делла Валле:

- Синьор, какой стране мы обязаны восхитительным сочетанием огня и

мрамора?

Испытующе посмотрел исполин на незнакомца. Его сразу пленила

необычайная внешность итальянца: живые лучистые глаза, стройная фигура,

затянутая в черный шелковый камзол, длинные розоватые пальцы из-под золотой

пены кружев. Удивила и чистота персидской речи западного человека:

- Уважаемый чужеземец, я - грузин, а имя мое Георгий Саакадзе, и если

ты путешествуешь с целью познания чужих стран, удостой посещением мой дом, и

я расскажу тебе о моей родине.

- Вы синьор, угадали: я поэт и путешественник. Жажда сильных ощущений и

познаний влекут меня из страны в страну.

- Твоя жизнь, чужеземец, достойна зависти, ибо сказано: кто едет в путь

ради науки, тому бог облегчает дорогу в рай.

Заметив приближение Али-Баиндура, Георгий громко продолжал:

- Тебе посчастливилось, чужеземец, попасть в великолепный Иран, здесь

ты найдешь все, что пожелает твой острый ум. Великий шах Аббас собрал в

Исфахане все чудеса мира.

Саакадзе учтиво приложил руку ко лбу и сердцу и прошел в средние двери.

Абу-Селим-эфенди смотрел на тяжелую поступь Саакадзе: необходимо

завладеть душою этого советника и полководца.

Молодой хан в четвертый раз перевернул хрустальные шары песочных часов.

Дон Педро мужественно боролся с зевотой. Сэр Ралей злорадно посматривал

на испанца. Уныло глядел на плотно закрытую шахскую дверь Хохлов, и в

арабском кресле, уже не сопротивляясь, размяк гольштинский посол.

Наконец шахская дверь медленно открылась. Послы приняли подобающие

позы, но это, увы, был только Эреб-хан:

- Высокочтимые послы, да будет над вами солнце Ирана, великий шах Аббас

завтра, иншаллах, выслушает ваши речи и осчастливит вас милостивым

приглашением на вечерний пир.

Европейские послы галантно взмахнули широкополыми шляпами. Страусовые

перья взметнулись над ковром. Никто не выдал свое истинное настроение.