Великий Моурави 2

день гонцы поскачут к замкам, а к концу пира княжеские дружины должны

стянуться к тбилисской цитадели.

Утром Шадиман беседовал с Исмаил-ханом, Карчи-ханом и Вердибегом.

- Надо усилить в Тбилиси иранские войска, - настаивал Шадиман, - народ

неспокоен, трудно так царствовать Симону.

"Не Симону, а тебе", - мысленно усмехнулся Карчи-хан, но вслух учтиво

сказал:

- Войска мне самому нужны для других целей, именно - для облегчения

царствования Симона.

Только Вердибег поддержал Шадимана:

- Мы пришли успокоить народ, заодно и некоторых князей.

Шадиман не возражал: некоторых князей?! Пожалуйста!

Но Карчи-хан сухими пальцами стукнул по рукоятке ханжала, он подождет

Саакадзе, он обещает подумать.

Шадиман не хотел ждать. И поскакали молодые князья. К Тбилиси стали

быстро стягиваться царские войска и тваладские сотни.

Шадиман поморщился: где Гуния, где Асламаз? Где блеск тваладцев?!

Говорят, по святым местам ходят азнауры, за царя Луарсаба молятся. Шадиман

не верил. Наверно, скрываются в Имерети. Он все с большей тревогой

чувствовал, как ускользает власть, словно уж, от него.

И снова резкие повеления, и снова скачут нацвали и гзири. Из всех

деревень и царских владений снова везут в Тбилиси продукты. Скрипят арбы с

хлебом. Ревет скот. Все помещения крепости в Метехи, даже уничтоженные

Луарсабом подземные темницы, превращены в погреба и наполнились кувшинами с

вином, медом, маслом, сыром. Готовится война с собственным народом.

Шадиман обдумывал: "Церковь против, народ против, могущественные князья

против, и Андукапар за собой много князей увлек. Надо Андукапара

обезоружить. Пусть Симон пригласит его вновь начальником замка. Не время

считать обиды. Надо войной заставить и плебеев и непокорных князей признать

Симона... Устал я, пятую ночь тревожные думы не дают уснуть... Зураб

поспешил в Ананури, говорят, Баадур бежал с семьей к отцу жены. Этот князь

стоит посередине, кто верх возьмет, туда повернет... Душно! Проклятие! Где

воздух?! Надо окно открыть, все задохнемся... Что стало с князьями? Никто

друг другу на абаз не верит. Воюют с соседями, с собственной семьей. Да,

политика шаха - верная политика: разобщить князей и с каждым отдельно, как

кошка с мышью, играть. Ни у кого нет твердых желаний. Только я, как скала,

стою на страже княжеских знамен. Погибну, но не уступлю! Насильно князей

склею! Саакадзе! Ожившая угроза! Не ожившая, а никогда не умиравшая!..

Азнауры нарочно распускают слух... Не верю! Саакадзе больше не вернется в

Иран! Сына в залог оставил? Не верю! Наверно, побег заранее подготовлен!

Одному верю твердо: Саакадзе что-то замышляет. Почему потемнело? Надо еще

светильник зажечь. Как глухо гудит медь!

Эй, кто там? Почему неслышно ступаешь? Кто это? Ты?! Георгий Саакадзе?!

Кто пропустил?! Зачем лег на ковер? Почему молчишь?! Опять смеешься?! Рано!

Ты еще не выиграл! Вставай, прошу тебя! Вот вино, пей! Поговорим, наконец,

как двое равных...".

Шадиман пятился к потайной двери. Цепляется за столики, занавеси,

лимонное дерево. Толкнул подставку, фарфоровая ваза качнулась и со звоном

рассыпалась на полу.

Шадиман в ужасе отшатнулся. В черном квадрате двери белело покрывало.

Он схватился за сердце, силился крикнуть.

- Что с тобой, Шадиман? Не ты ли ждал меня в этот час? Мой князь, уж не

хотел ли рассмешить меня, разговаривая с моей тенью?

Покрывало соскользнуло. Блеснули светло-каштановые косы. Холодные глаза

смотрели на Шадимана.

Шадиман отдернул занавес. Замелькали огни Тбилиси. С шумом Куры в окно

ворвался свежий ночной воздух. Шадиман бросился к княгине Цицишвили,

судорожно сжал ее. Рванул платье, жадно впился в обнаженные плечи... Он

ненасытно целовал удивленную женщину. Он впитывал жизнь в свое похолодевшее

сердце.

Полночь. Цитадель ярко освещена. В большой башне Саакадзе слушал ханов.

Он понял: Шадиман успел договориться с ними. Нет, далее выжидать опасно.

- Да, храбрый Карчи-хан, надо привести в покорность раньше крупных

князей, мелкие покорятся сами.

- Предлагаю разрушить деревни, изрубить непокорных, особенно

кахетинцев, - твердил Вердибег.

Саакадзе оборвал долгий спор. Он настаивает на необходимости растянуть

колонны сарбазов от Тбилиси до Самухрано и этим не допустить Мухран-батони и

Ксанского Эристави соединить их войска. Такая мера помешает и Гуриели,

союзнику Мухран-батони, приблизиться к Тбилиси.

- Мухран-батони никого не признает, вот с него и начнем. Но прийти в

Самухрано надо мирно. Отрубим голову, хвост отпадет сам. Сильных князей

попробуем склонить уговором и обложить данью. Истребить всех можно, но лучше

с пользой.

Ханы повеселели... Владения Мухран-батони! Богатства и изобилие

табунов. Шелк и отары скота. Вино и ковры! Иншаллах, персидский стан будет

переброшен в Самухрано. И, конечно, Непобедимый прав, - растянуть войска

надо, это обеспечит вторжение иранцев в глубину Картли.

Но когда шаги Саакадзе заглохли, ханы обсудили и кровавый план