Великий Моурави 2

- Мой знатный гость, да будет усеян твой путь благоухающими розами,

только тебя одного держит моя память и мое сердце. Если аллаху будет угодно,

я окажу тебе услугу, равноценную твоей... И скромно прошу, не оставляй меня

без сильных взмахов твоих могучих крыльев.

Саакадзе внимательно разглядывал упрямое лицо Хосро. Он давно

догадался, что это не простодушный грузин-перс, каким хотелось бы его

видеть, а хитрый, скрытный Багратид. Тем более надо сейчас договориться,

потом будет поздно... И, пропустив мимо ушей витиеватую речь Хосро, Саакадзе

спросил:

- Мой отважный царевич, неужели ты никогда не думал о почетном

возвращении домой?

- Мой дом там, где живет шах-ин-шах... но от почета никто не

отказывается, и, если аллаху будет угодно, я покорно приму другое помещение.

- А если, кроме аллаха, это будет угодно шах-ин-шаху?

- Я не вижу желающих уступить мне свое место.

- Иногда можно обойтись и без желающих... Скажи, ты совсем забыл

грузинский народ?

- Если народ обо мне вспомнит, я не буду скуп на внимание.

- Значит, мой царевич, ты ждешь приглашения народа?

- У каждого человека судьба висит на его шее...

- А если народ тебя пригласит, ты будешь считать себя гостем народа?

- Нет, я буду считать себя хозяином народа, - и, взглянув на

приподнятую бровь Саакадзе, поспешно добавил: - Багратид, кем бы он ни был

приглашен, должен чувствовать себя хозяином: от гостя слишком легко можно

избавиться. Но, мой высокий друг, я уже сказал: я не собираюсь менять дом и,

благодаря заботам твоим и "льва Ирана", живу в полном благополучии.

Георгий встал. Гнев и разочарование охватили его, но он скупо сказал:

- "Лев Ирана" не любит праздных людей. Очевидно, оказывая внимание, он

рассчитывал, что Хосро-мирза будет служить делу, прославляющему шах-ин-шаха.

Хосро испуганно рванулся, он понял, что слишком далеко зашел в

откровенности.

- "Лев Ирана" не ошибся, я буду просить шах-ин-шаха уделить и мне место

в шах-севани. Также прошу тебя помнить, как бы аллах ни повернул мою судьбу

- ты властелин моих поступков. Только не бросай на полдороге путника,

которого ты посадил на своего коня.

- Тогда прошу, царевич, покорно следовать за мной, мой конь приведет

тебя к славе и почету. Но запомни: Саакадзе не из мелких чувств посадил

царевича Хосро на боевого коня. Дальнейшее обсудим, когда время придет, и от

тебя будет зависеть, чтобы оно пришло.

Долго сидел Хосро, обдумывая разговор. И он принял два решения:

храбростью, преданностью и другими мерами расположить к себе шаха Аббаса и

больше никогда не быть откровенным с Георгием Саакадзе, а при первом

счастливом повороте судьбы отделаться от его тяжелой опеки.

В глубокой задумчивости направился Георгий домой, конь шел ровным

шагом.

Эрасти, хорошо изучивший Саакадзе, не нарушал молчания до самого

дворца.

Впервые Георгий усомнился, правильно ли он поступил, подняв из нищеты и

неизвестности двуличного Хосро. Но тогда кого же? Да, теперь поздно

сожалеть, надо только крепко держать этого петуха в кулаке. Если не тем

окажется, какой нужен Картли, можно опять выгнать на черный двор к

благоухающему рву.

Хриплый лай оборвал мысли Георгия. Огромная овчарка прыгала вокруг

Джамбаза. Саакадзе усмехнулся: может, это душа Хосро уже бросается на

всадника, везущего его на картлийский престол?

Через две пятницы после утреннего намаза шах Аббас властно ударил по

золотому гонгу - и мгновенно все пришло в движение: на угловой башне

заиграла флейта, взвились оранжевые знамена, зарокотали трубы, рассыпали

дробь барабаны, четыре мортиры грянули салют, взметнулся пороховой дым.

Замерли ряды шах-севани. Блеснули копья.

Дверь распахнулась, шах Аббас, окруженный ханами, величественно вышел

из Давлет-ханэ.

Через северные ворота Исфахана по дороге на Ганджу двинулось огромное

иранское войско.

Впереди, придерживая меч Сефевидов, ехал на арабском коне шах Аббас.

Его окружали Карчи-хан, Эреб-хан, Караджугай-хан, Эмир-Гюне-хан, Георгий

Саакадзе, красавец Паата и огромная свита из молодых и старых ханов. За

ними, скрывая волнение, сплоченной дружиной следовали "барсы".

Позади войска под большой охраной двигался гарем шаха. Вместе с женами

шаха были и жены ханов. Хорешани сидела в позолоченном паланкине вместе с

Тинатин. Они втихомолку горевали, что шах оставил Нестан в Исфахане. О,

сколько слез пролила золотоволосая Нестан, прощаясь с грузинами! Сколько

сдавленных проклятий посылала шаху Аббасу взволнованная "Дружина барсов"!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Два кахетинца, напоив коней в горном ручейке Дурич, медленно выехали на

каменистый берег. Азнауры тщательно проверили оружие, подтянули подпруги,

плотнее надвинули бурки и, пожелав друг другу покровительства святого Элиа,

поскакали: помоложе, Лома, - вверх по течению Дурича и к деревне Кварели,

постарше, Заал, - тушинской тропой, ведущей к горе Борбало.

Путь Заала лежал в горную Тушети, где горы, покрытые вечным снегом и