Великий Моурави 2

истреблении кизилбашей, и еще о многом кричали охваченные тревогой князья.

Луарсаб поднял руку. На его молодом лице отражалось столько внутренней

силы, что невольно и молодые и старые смолкли.

Луарсаб коротко сказал:

- В подлости шаха не следовало сомневаться, и сейчас - время меча, а не

слов.

На другой день Луарсаб и Теймураз двинули войска к границе. Луарсаб

расположил картлийские дружины на левом берегу реки Иори, около селения

Мукузани... Здесь быстро росли завалы и укрепления, делающие непроходимой

лесную дорогу, ведущую из владений Ирана в Кахети.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Против "Зеленой" мечети, украшенной изразцами и арабскими надписями, на

бугре, заросшем кустарником, стояли двое юношей в богатых одеждах: царевич

Сефи-мирза и Паата Саакадзе. Они целились в пролетающих птиц и громко

радовались меткости своих стрел.

На почтительном расстоянии, у плетней, за которыми тянулись

виноградники, гранатовые деревья и айва, стояли телохранители Сефи и Паата,

среди них верный Арчил. Телохранители сдержанно, но с расчетом на хороший

слух юношей, восхищались ловкостью Сефи-мирзы, наследника иранского

престола, и князя Паата, сына сардара Саакадзе.

С некоторых пор между Сефи и Паата возникла тесная дружба, поощряемая

шахом Аббасом. Юноши еще не были тверды в политике и выражали своя чувства

открыто и искренне.

- Думаешь ли ты, мой друг Паата, что если простоим здесь до вечера, то

все бугры будут покрыты птицами, пронзенными твоими стрелами?

- Я думаю, мой высокий мирза, что если я сейчас уйду, то все равно

ганджинские бугры будут покрыты птицами, пронзенными стрелами Сефи-мирзы,

прекрасного, как луна в четырнадцатый день его рождения.

- Дозволь заметить тебе, мой друг Паата, у Сефи-мирзы никогда не

загорятся глаза при виде плодов чужой доблести, ибо сказано - умей гарцевать

на своем коне.

- Разреши и мне сказать, благородный Сефи-мирза: есть всадники, которым

принадлежат все кони. А будущему "льву Ирана"...

Сефи-мирза поспешно обнял Паата и испуганно обернулся на слуг.

- Мой Паата, у каждого судьба висит на его шее. Да живет мой всесильный

повелитель, "лев Ирана", пока не исчезнут во вселенной луна и солнце...

Но... - Сефи близко склонился к Паата, будто показывая ему стрелу, и шепотом

произнес: - Я всегда буду помнить, что моя мать - грузинка... В тихие ночи,

когда нас слушали только ветерок и мерцающие звезды, моя мать Тинатин,

прекрасная из прекрасных, нашептывала мне сказание о Гурджистане... Мой

Паата, я люблю твою страну, так хочет мое сердце, так хочет моя мать.

- Повелитель моих дум и чувств, благороднейший из благородных

Сефи-мирза, мысли и руки Паата крепли в твоей изумительной стране. Пусть

аллах и мой бог Иисус помогут мне дожить до времени, когда ты скажешь: самый

преданный мне слуга - князь Паата Саакадзе.

- Мудрый из мудрейших Паата, здесь, на границе наших земель, тебе

говорит Сефи-мирза: самый преданный друг у князя Паата Саакадзе - смиренный

Сефи-мирза.

- Дозволь мне не словами, а жизнью ответить тебе, как глубоко мне в

сердце проникли возвышенные чувства прекрасного Сефи-мирзы. Если моя судьба

даже на цепи висит на моей шее, я сумею повергнуть ее к твоим стопам... Я

пойду сражаться с врагами твоей и моей родины и если, иншаллах, вернусь...

- Увы, мой храбрый витязь, ты не пойдешь сражаться так же, как и я, -

мой грозный повелитель шах Аббас оставляет нас в Гандже вместе с

Хосро-мирзой охранять границы от возможных вторжений турок.

Сефи посмотрел на вздрагивающие ноздри Паата. "Бедный мой друг, -

подумал Сефи, - твоя судьба, как и моя, висит на мече грозного повелителя",

- но вслух он сказал:

- Не печалься, мой отважный друг, может, и лучше тебе не участвовать в

этой войне... Моя мать говорит... - Сефи-мирза поспешно оборвал речь. -

Слышишь, флейта играет. Пойдем, повелитель Ирана проснулся, и мы сумеем

присутствовать на приеме русийских послов.

"Странно, - думал Паата, спускаясь к шатрам, - никогда не замечал,

чтобы у Сефи дрожали руки и глаза покрывались блестящей влагой... Неужели я

не увижу Картли? Не увижу мою мать Русудан, прекрасную из прекрасных?"

На спуске юноши остановились. Сефи-мирза чуть отошел и скромно опустил

глаза.

Магометанин не должен смотреть на чужую жену. И хотя Сефи-мирза был

проникнут чувством высокой любви к Хорешани за дружбу ее с Тинатин, за

веселый смех и еще за Паата, которому она сейчас заменяет мать, - он стоял,

опустив глаза, в почтительном молчании.

- Я видела, мои мальчики, сколь ловко вы истребляли птиц, и пожелала

вам с такой же ловкостью попадать в ваших врагов.

И Хорешани нежно потрепала по щеке Паата. Она с удовольствием

приласкала бы и Сефи-мирзу, сына любимой Тинатин, но это может навлечь на

него неудовольствие правоверных, а царевичу предстоит царствовать в Иране.

О, скорей бы такое случилось.

- Наши враги - твои враги, дорогая Хорешани... Да, знаешь, я не поеду с

отцом в Картли. Увидишь мою мать, расскажи о любви Паата к ней.