Великий Моурави 2

Пошли вдогон за шахом степями да горами, да насилу у города Ганджи

догнали.

Размышления послов прервал окрик Вердибега:

- Стой! И в знак уважения к шах-ин-шаху слезьте с коней!

Тихонов и Бухаров удивленно оглянулись. Их посольский поезд остановили

в степи, вдалеке от шахских шатров.

Михайло Никитич плотнее осел на седло:

- Мы сами знаем, как нам царское величество почитать, а тут нам далече,

с лошадей сседати непригоже.

Молодой хан нетерпеливо прогорланил:

- Не упрямьтесь, слезайте с коней!

Долго спорили. Но ни доводы, ни увещевания не помогли, и послы все же

слезли с коней и стояли у шаховых шатров с обеда до вечера.

Тихонов, прогуливаясь, стал поглядывать на стрельцов. Он удивился: в

Москве из-за царских дел в боярской думе он не замечал красивых, стройных

стрельцов.

"Красота наша сильна да складна", - подумал Тихонов и тут же решил

после приема у шаха раздать стрельцам по холщовой рубахе.

Потом мысли боярина перекинулись на посольские заботы. "Великие дела

предстоят Московскому государству, - думал боярин, - дорогу пробиваем к двум

морям: к Каспийскому - на выход к землям азиатским, да к Балтийскому - на

выход к английским, франкским и гишпанским землям".

Наконец, когда солнце стало бледнеть и потемнели ганджинские горы,

снова приехал сын Карчи-хана.

Тихонов, едва сдерживая гнев, проговорил:

- Нам на поле стоять непригоже: то нам бесчестие чинят, про то скажи

шаховым ближним людям.

Вердибег вежливо ответил:

- От шаха тотчас указ будет.

Шах Аббас хитро улыбался, выслушивая донесения молодого хана о

недовольстве московских послов.

Он успел пообедать в шатре Тинатин с законными женами, подремать в

кейфе, насладиться тихим пением красивых ганджинок, принять крымского

царевича хана Гирея, пообещать ему за верность новый город Тарки, а

московские послы все еще стояли в степи на почтительном расстоянии от

шахских шатров.

Наконец шах Аббас, решив, что послам достаточно дано понять о

могуществе Ирана, приказал привести послов в большой шахский шатер.

Ничем не выдавая свою усталость и неудовольствие, Тихонов и Бухаров в

сопровождении стрельцов двинулись за молодым ханом.

Въехав в шахский стан, посольство свернуло на главную дорожку, усеянную

мелким красноватым песком и обильно политую. Начальник дежурных сарбазов

подвел их к большому полосатому шатру с пологом, подхваченным кистями. Над

входом развевалось иранское знамя - колыхался золотой лев, зажав в мощной

лапе обнаженный меч.

Когда послы вошли в шатер, они невольно остановились. На резном

возвышении, покрытом голубым ковром, под балдахином из пурпура и бархата,

словно изваяние, восседал иранский шах.

И Михаил и Алексей у руки шаха были.

Шах Аббас острым взором измерил русийских послов, стремясь за

богатством наряда и степенностью разговора угадать устойчивость Московского

государства.

Встав против шаха, Тихонов степенно начал "править посольство":

- "Божиею милостию великий государь царь и великий князь Михаил

Федорович всея Руси великому государю, в чести величества изящному, и многим

мусульманским родам повелителю, Персидские и Ширванские земли начальнику,

вам, брату своему, Аббас-шахову величеству велел поклонись и свое царьское

здоровье велел сказати, а ваше, брата своего, здоровье велел видети".

Тихонов почтительно посмотрел на шаха, точно радуясь, что видит "льва

Ирана" в полном здоровье, но про себя решил: "хитрый лев".

Он медленно взял у подьячего Алексея Бухарова объявительную грамоту о

вступлении царя Михаила Федоровича на всероссийский престол и торжественно

развернул:

- "Бога единого безначального и бесконечного, и невидимого, страшного и

неприступного...", - и Тихонов перечислил титулы царя Михаила, шаха Аббаса и

перешел к делам Московии: - "божьим праведным гневом, при царе Борисе

учинилась вражья прелесть и смута в Московском государстве, явился вор,

богоотступник, еретик, чернец рострига Гришка, сына боярского галиченина

Богданов сын Отрепьева заворовав, сбежал от смертныя казни из Московского

государства в Литву, и в Литве расстригся, и своим ведовством и бесовским

ученьем назвал себя деда нашего великого государя царя и великого князя

Ивана Васильевича всея Русии самодержца, сыном, царевичем Димитреем

Углицким. И литовской Жигимонт король, хотячи в Московском государстве смуту

учинити, не сыскав, тому вору поверил и, преступив свою правду и нарушив

мирное постановление, послал с тем вором радных панов, и тот вор своим злым

ведовством и чернокнижеством обольстя и устращав злыми своими коварства

многих людей, был на Московском государстве и хотел Московское государство

разорити. И милосердный бог над нами милость свою показал, что

богоотступника вора и его советников их вражей совет всем людем объявил:

съехався изо всех государств Росийского царствия всякие ратные люди и

облича, того вора убили; а на великих Росийских государствах учинился царем

от роду суздальских Шуйских князей царь и великий князь Василий Иванович