Великий Моурави 5

Лихорадочный озноб охватил Керима. С ужасом взирал он на Тэкле,

распростершуюся у башни. Он силился

отогнать нахлынувший страх и с мнимым спокойствием, прервав гогот сарбазов,

строго распорядился:

- Хан составляет послание шах-ин-шаху и стенания несчастной может

принять за плохое предзнаменование.

Немедленно оттащить ее к базару!

- Прогнать палками! - крикнул рябой, прибежавший за Керимом.

Но что-то из молодых запротестовал:

- У каждого есть мать!

- О сын собаки! - выкрикнул свирепый сарбаз. - Моя мать лишь раз в день

ест черствый лаваш, смешанный с

глиной, а эта саранча каждый день вымогала по бисти у пленного. Каждый день по

бисти! Тридцать бисти в месяц!

Неожиданно Тэкле вскочила, пугливо оглянулась и вскинула руки, словно

собиралась взлететь:

- О люди! У кого душа не обледенела, добейте меня! Или нет в вас

милосердия? Пощады! Пощады прошу! Добейте

меня! Жестокий бог, что сделала я твоему небу? Почему, смертельно ранив, не

захотел соединить меня с неповторимо

прекрасным? Люди!..

- Гурджи! Гурджи! Клянусь Меккой, гурджи! - обрадованно завопил

понимающий по-грузински рябой сарбаз.

- Клянусь Кербелой, она ведьма! Видите, нагоняет на нас злой ветер!

Но, раньше чем кто-либо успел опомниться, Керим подхватил Тэкле и

скрылся с ней за поворотом.

Она билась, вырывалась, рвалась назад к башне и беспрестанно вопрошала:

- О люди! Как жить мне без царя сердца моего?!

Не помнил Керим, как добежал до домика Тэкле, как передал ее старикам,

приказав запереть, - иначе пропадет

царица, - как мчался обратно. Лишь возле башни он замедлил шаги - и вовремя, ибо

стук сердца мог убить его. Увидя по

лицам сарбазов, что хану еще не донесено о "безумной" гурджи, Керим ударил по

рукоятке ханжала и закричал:

- О какой глупости спорите?! Разве не то главное, что скоро, по

милосердию аллаха, мы все покинем Гулаби? Тебе,

Ахмет, особенно повезло: ты не позже чем сегодня отправишься с юзбаши Селимом в

Исфахан, тебе доверит хан послание

шах-ин-шаху.

Рябой, забыв о гурджи, от радости запрыгал: справедлив Хуссейн! Наконец

хан вознаградит его за... усердие!

- О ага Керим! Ты спрашиваешь, кого еще из преданных может послать хан?

Нужны десять?

Сияя, рябой назвал еще девять сарбазов.

"Значит, тоже лазутчики, - подумал Керим. - Хорошо, пусть поскорей

уберутся".

Перед атласной скатертью, расстеленной на тахте, восседал Али-Баиндур,

поджав под себя ноги, и поглощал

обильный обед. То и дело опуская в изящную серебряную чашу пальцы, он вылавливал

в супе куски сала, пропитанные

чесноком и перцем, и отправлял в рот, слизывая с пальцев жир. Довольство

растекалось по его лоснящемуся лицу.

Схватив баранью лопатку, он воскликнул: "О аллах!" - и, чавкая, стал

обгладывать мясо с кости, одновременно

левой рукой выхватывая из пилава сальные финики. Тут он заметил Керима. Рыгнув,

хан указал ему место у тахты.

Проводив глазами слугу, уносящего пустые блюда, Керим сделал вид, что

не заметил приглашения. Силясь

побороть отвращение, он спросил, не ему ли хан соблаговолит поручить отвести

шах-ин-шаху послание. Ведь никто так

красноречиво не опишет "льву Ирана" ловкость преданного Али-Баиндура. Если так,

то Керим берет с собою пять

верблюдов с его долей и...

Баиндур засопел и резко оттолкнул блюдо, пилав просыпался на ковер, но,

мигом вспомнив о ключе и скрывая

бешенство, он проговорил:

- Аллаху не угоден поспешный дележ, ибо сказано: "Не льстись на то, что

отвергнуто другим". И пока я, хан, еще

раз перечитаю послание к шах-ин-шаху, ты, Керим, вели Селиму собираться в путь.

Керим усомнился.

Не покажется ли шаху жалким гонец, везущий драгоценное послание без

достойной охраны? И не вызовет ли гнев

"льва Ирана" опрометчивость Али-Баиндура? Нужны сарбазы с отборным оружием, и не

менее десяти.

Хану померещилось, что шею уже сжимают железные пальцы исфаханского

палача, он побледнел и в

изнеможении откинулся на подушку: "О пятихвостый шайтан, почему сегодня

затемняешь мою прозорливость?" И вдруг

взревел:

- Что стоишь, подобно шесту? Или богатство вывернуло твои глаза на

спину? Отбери десять самых достойных

сарбазов, пусть оседлают лучших коней! Поспеши к Селиму. - Хан заговорщически

подмигнул: - А хасега не убежит.

Вернись сказать, когда все исполнишь.

Только войдя к Селиму, измученный Керим, не чувствуя ног, опустился на

тахту. И чаша прохладного шербета

была вовремя, ибо горло пересохло до боли.

- Исфахан! Гонцом к "солнцу Ирана!" Это ли не счастье, ниспосланное

аллахом? Что? Выкуплена Керимом хасега?

Но... видит шайтан, красть у хана усладу одно, а взвалить на плечи обузу -

другое.

- Пусть не струится твоя печаль на бездушную скалу, - успокоительно

проговорил Керим, - я даю тебе жену и дам

калым, достойный ее красоты. Знай, о преданный мне Селим, калыма хватит надолго,

чтобы прожить в красивом доме с

веселым садом, журчащим фонтаном и прохладным эйваном. Если поклянешься на

коране, что берешь ее женой, то

вечером нагрузишь калымом двух лишних коней.

Селим поклялся...

С трудом принудил себя Керим вновь зайти к хану.

Безразличным взглядом скользнув по вошедшему, Баиндур продолжал в

нерешительности вертеть послание к