Великий Моурави 5

* Шота Руставели. "Витязь в тигровой шкуре", сказ. 55.

Ристалище гудело.

Наездницы съехались на длину двух копий и высокомерно оглядели друг

друга. Автандил не подозревал, что

княжне Церетели он пришелся по душе не меньше, чем Хварамзе. Перехватив на малом

пиру обжигающий взор княжны,

устремленный на Автандила, царевна Хварамзе тут же решила сразиться с

соперницей, но внешне у нее лишь чуть

дрогнули губы.

Постигнув искусство амазонок в фамильном замке, княжна Церетели, следуя

примеру отца, надела тяжелые

доспехи - так труднее быть выбитой из седла. В правой руке она держала массивное

копье, в левой - выпуклый щит,

прикрывавший саблю с позолоченной птичьей головкой на рукоятке. Лук с наложенной

на тетиву стрелой виднелся за

левым плечом, а из-под медного шлема с пышными перьями выбивались две толстые

косы, спускавшиеся до конского

хвоста.

Хварамзе хотела напомнить и княжне и Автандилу, что ее прапрадед царь

Баграт IV был женат на Елене, дочери

греческого императора Романа Аргира, поэтому она въехала на ристалище в легкой

тунике с тисненым афинским

орнаментом, из-под короны с металлическим султаном спускалась белая вуаль,

изящно вскинутый плоский щит дополнял

наряд.

Шею княжны обвивали рубины, делающие человека мудрым. Шею царевны -

аметисты, камни волшебной силы:

под ними тухнут горящие угли, как под струей воды.

По сигналу начальника празднества наездницы трижды потрясли копьями и

устремились к серединному кругу.

Автандил невольно восхитился: царевна вздыбила коня и ловко опустила

копье на медный шлем, оглушив

соперницу. Княжна в свою очередь подняла щит, чтобы нанести удар, но Хварамзе

мгновенно отразила щит щитом. Гром

от ударов скрестившихся копий вызвал рукоплескания.

Кони вздыбливались, ржали, кусались, точно исход поединка касался и их.

Сверкали рубины и аметисты.

Восторженные возгласы сопровождали поединок. Все были захвачены

увлекательным зрелищем. У одной из

наездниц обломилось копье, у другой оборвалось ожерелье, и на траве, словно

капли крови, блеснули рубины. Хварамзе

одолевала соперницу - дерзость брала верх над предусмотрительностью. Над рядами

амфитеатра ширился радостный гул.

Автандила же все больше томила скука, он с трудом боролся с зевотой,

но, боясь прослыть невежей, счел уместным

податься вперед в тот миг, когда царевна, на полном галопе заканчивая круг

почета, скакала мимо него. Бледность покрыла

ее щеки, и она, полная трепетного смущения, уронила свою красивую головку на

бурно вздымавшуюся грудь.

А сыну Саакадзе в это мгновение привиделась иная, незнакомая девушка.

Она плавно опускалась к роднику, неся

на плече узкогорлый кунган, и нежная песня ее сливалась с притаенным журчанием

ручейка...

Шли дни один за другим, отмеривая странное, почти призрачное время.

Хварамзе, впервые познавшая, что любовь может стать источником

страдания, все чаще обращала умоляющие

взгляды на Русудан.

И вот в дремотном саду, спускающемся к берегу пенящегося Риони, Русудан

задушевно беседовала с сыном.

Слишком трудное дело... Как коснешься другой души? Но царевна так молила...

- Мой мальчик... Ты ведь знаешь, не в моем характере напрашиваться на

откровенное признание... но...

- Знаю, моя лучшая из матерей, о чем твоя беседа.

- Тогда...

- Разве царевна не замечает на моей куладже желтую розу?

- Бывает, что на сердце не накинешь узду.

Умолкли. Тени легли под глазами Автандила, и взор его был устремлен в

какую-то неведомую даль. "Нет, не с

Автандилом, - поняла Русудан, - суждено царевне встречать радостное утро. Точно

факел в сыром лесу - вспыхнет и

погаснет, не успев воспламениться".

- Что сказать мне царевне?

- Скажи, золотая: "Если царь и приятный моим мыслям царевич Александр

не раздумают..."

- Об этом говорить не стоит, они не раздумают.

- Тогда скажи: "Когда Великий Моурави победоносно возвратится в Картли

и над нашим домом вновь зареет

знамя "барс, потрясающий копьем", я, если пожелает мой отец, склонюсь перед

царевной и проведу ее под скрещенными

шашками".*

______________

* Старинный свадебный обычай в Грузии.

- Увы, мой мальчик, если сердце молчит, уста обретают жестокость.

Русудан поднялась - больше говорить не о чем. Как провинившийся, шел за

нею Автандил. И совсем некстати

припомнилась ему лягушка, вскочившая на подоконник. Да, это было там, в

Бенари... Какое счастливое время! И, точно

найдя причину своему смятению, дрогнувшим голосом прошептал:

- Тяжело мне без Даутбека.

Нежно обняв сына, Русудан поцеловала его кудри, и они стали говорить о

самом любимом...

Георгий был почти безучастен к происходящему. По утрам с трудом

поднимал отяжелевшую голову от подушки, и

как бы нехотя исчезали мрачные видения ночи, оставляя в покоях ощущение только

что отгремевшей битвы: лязг клинков,

ржание коней, переливы рожка. Невидящими глазами вглядывался он в полуовальное

окно имеретинского замка и шорох

занавесок принимал за шелест знамен. Потом заботливый голос Русудан возвращал

его к обычным треволнениям дня, - он

принимал из ее рук чашу с отваром из сока сладкого граната или прикладывал к

вискам красные зерна лаконоса. Но

оцепенение не проходило. Хотелось уйти на далекое поле, зарыться там лицом в