приняться за дела царства. И каждый раз он под разными предлогами отказывался,
наполняя мое сердце ликованием. Но с
таким князем, как Шадиман Бараташвили, и с таким азнауром, как Георгий Саакадзе,
лучше жить в мире. И я снова
посылал гонцов в Сабаратиано, наполняя свои послания красноречивыми доводами и
упреками, что князь в трудную пору
обрекает меня на одиночество. И снова восторгался, получая туманные обещания
прибыть своевременно.
Возможно, он, перл Марабды, ждет возвращения Непобедимого? Его не
напрасно подстерегает разочарование, ибо
объединение всех грузинских царств и княжеств под моим скипетром станет той
пропастью, которую не перешагнут, чтобы
встретить друг друга, князь и азнаур. Для меня выгодна эта преграда, для бога
тоже, - ибо дружба "барса" и "змеи"
противозаконна! Да будет известно: прыгающий должен прыгать, ползающий -
ползать, иначе... расшалившись, они могут
опрокинуть трон".
Хосро-мирза, царевич Кахети, ставленник могущественного шаха Аббаса,
вздрогнул. Открыв глаза, он пытливо
оглядел "зал оранжевых птиц", остановил свой взгляд на Кериме и весело
рассмеялся...
- Тут я, о мой повелитель, весь превратился в слух, - продолжал Керим,
- ибо испугался слишком долгого молчания
Хосро-мирзы. "О Керим, ты словно добрый вестник, - так начал говорить
повеселевший царь Картли. - Слава аллаху,
предопределившему мне написать такой ферман, ибо и я видел Моурави в ореоле
славы Непобедимого. Но еще один
ферман повезешь ты, о Керим, для княгини Хорешани. Пусть, когда захочет,
вернется, одна, или... с мужем, или еще с кем
пожелает. Носте тоже перейдет обратно к владельцу, награжденному им за
доблесть".
- Не хочешь ли ты, Керим, сказать, что будущий царь скрепил печатью
такие ферманы?
- Аллах свидетель, скрепил, ага Дато, и как раз они со мною.
Воцарилось молчание. Дареджан робко вскинула голову и тотчас опустила:
"О защитница всех скорбящих,
подскажи Моурави дать согласие!"
- Оказывается, я когда-то не напрасно подсунул шаху Аббасу этого
хитрого политика Багратида Хосро взамен
благородного, но бесхитростного Багратиони Луарсаба Второго... И не раскаиваюсь,
ибо не трудно понять, кто для Картли
важнее. Думаю, хитрец недаром открывает мне возможности мирно вернуться в
Картли, но он тешит себя надеждой, что
только о возвеличении его трона буду я печалиться. Пусть раньше подумает, как
сделать, чтобы дым очагов народа
подымался густой и синий, чтобы "обязанные перед родиной" уходили на битву
веселыми, не опустошая закрома своих
дарбази, чтобы князья сняли дорожные рогатки, ибо пошлиной за проезд через их
владения они снижают торговлю и еще
больше обедняют народ, лишая его возможности продать излишек и купить
необходимое. И еще: на войне весь народ
грудью защищает отечество, а трофеи делят между собою только владетели.
- А азнауры нет?
- И азнауры не должны самовластно делить то, что не ими только
заработано. Ты не усмехайся, мой Папуна, я
говорю не о трофеях, взятых в далеких странах, немало и я добыл их в чужеземных
владениях.
- Хорошо добыл! - возмутился Дато. - Скажи лучше, сколько себе оставил?
- Полтора шаури на заплату для цаги! Все на оружие и на улучшение
хозяйств народу роздал.
- Э, Димитрий, не совсем так: отдавал народу часть доходов от личных
земель, а надо, чтобы народ от всего царства
прибыль получал. Так вот, все трофеи должны поступать в "сундук царства", и
пусть сам царь с честными мдиванбеками
определяют, сколько кому и за что следует и сколько надо оставить на постройку
крепостей, мостов, на украшение городов.
- Дорогой Георгий, ты забыл про церковь, - засмеялся Дато, - этого тебе
никогда не простят!
- Об этом не следует беспокоиться, церковь всегда о себе напомнит. И
если я что-нибудь понимаю в царях, то этот
Багратид, Хосро, не станет препятствовать мне объединить Грузию в одно царство и
притворится непонимающим, когда
мы, азнауры, - скажем, с ничбисцами - начнем гнать с наших земель не только
мусульман, но даже их тени.
Спросите - почему? Хосро - царевич-грузин и собирается царствовать
единолично и долго. Добавлю: царствовать
от "Никопсы до Дербента!" Как при солнцеликой. А для такого величия трона ему
нужно признание всего народа, а не
только князей, стяжателей всех земных благ. Он все не хуже меня понимает - и
потому, что не раз в Исфахане говорил с
ним об этом, и потому, что хорошо знает, что представляет собою изгнанный
народом царь. Итак, решено: мы, мои
соратники, вернемся в Картли и будем выполнять давно нами намеченное. Да
возвеличится наша любезная родина! Да
царствует в ней царь, нужный народу, а не мне и Шадиману!.. И вот еще главное:
запомните все - и ты, мой Автандил, и ты,
мой Иорам, продолжатели рода Георгия Саакадзе, "первого обязанного перед
родиной": "Счастлив тот, у кого за родину
бьется сердце!"
И вновь наступила тишина, но не гнетущая, а торжественная. Все понимали
значение этого часа.
Саакадзе оглядел свою семью и облегченно вздохнул: "Вместе ли, или без
меня, но моя семья вернется на родину, к
очагу прадедов, без которого нет на земле благополучия".
Ночной мрак слил горы и равнину, стены и минареты, лишь изредка стража
вздымала тусклые фонари, зловеще