Великий Моурави 6

близостью к хану, слуга, как только Эреб уснул, прибежал в дом к находчивому

гебру.

Проводив друга и пообещав ему устроить пир, когда все свершится,

Гассан, несмотря на волнение, решил молчать

до рассвета. Но радостная весть от первых петухов до последних давила его, не

давая уснуть. И на рассвете Гассан схватил

золотой талисман и золотые туфли, которые мирза приготовил именно на такой

случай, кинулся будить Хосро. Очевидно,

мирзу ублажали во сне приятные видения, ибо, рассвирепев, он, не поднимая головы

с мутаки, швырнул в Гассана кальян.

Обратив на это внимания столько же, сколько на вздох курицы, Гассан вскрикнул:

- Да будет твое пробуждение подобно полету орла в небе! Я, ага, сон

видел.

- Ты что же, разжиревший кабан, не мог подождать до утра? И потом, кто

тебе сказал, что я стремлюсь к небу?

Обозленный мирза снова стал искать, что бы еще потяжелее метнуть в

Гассана, но, не найдя увесистого кувшина,

ограничился легким столиком. Отскочив, Гассан выкрикнул:

- О гебры! Будьте мне свидетелями! Сегодня шах-ин-шах призовет Хосро-

мирзу... - и, заметив, что Хосро хочет

повернуться на правый бок, закричал: - Ага, я сегодня сон видел, будто вся

площадь полна гебрами, и все кричат вместе, и

никто друг друга не слушает.

Тогда выехал на золотистом коне молодой гебр и сказал: "Пусть не

забудет мирза надеть талисман, ибо не только

горе, но и радость убивает". Тут я проснулся и поспешил к тебе, о мирза мой, с

талисманом, ибо сказано: мертвого никаким

царством не обрадуешь.

- Из-за такого сна ты, паршивый ворон, оторвал меня от райской гурии,

которую я так сжимал в объятиях, что из

нее молоко сочилось?! Я тебя живого обрадую царством мертвых, послав на ужин

шайтану! - И Хосро схватил саблю с

надписью: "Берегись - обожгу!"

Но Гассан как ни в чем не бывало еще громче закричал:

- Тут один самый старый подошел близко и смотрит на меня удивленно:

"Почему, о Гассан, ты не будишь своего

господина? Разве шах-ин-шах любит, когда его заставляют ждать? Поспеши, о верный

Гассан, пусть твой господин заранее

наденет золотые туфли. Ведь сегодня он услышит слова, подобные звуку флейты".

Может, Хосро и запустил бы в Гассана саблей, но вбежал бледный слуга и

сказал, что Караджугай-хан прислал

гонца предупредить Хосро-мирзу, чтобы он сегодня не ел ничего пахучего, ибо

"солнце Ирана", возможно, допустит

сегодня счастливого мирзу к своей алмазной руке.

Когда к вечеру взволнованный и бледный Хосро-мирза вернулся из Чехель-

Сотун, он осыпал Гассана подарками и,

позвав своего лекаря, приказал следить за здоровьем Гассана, словно перед ним

был не слуга, а драгоценный сосуд,

наполненный райскими изречениями.

С того времени Гассан стал совсем полновластным хозяином в доме мирзы,

а сам Хосро-мирза ни в чем не

отказывал ловкому сновидцу...

Если покончено с одним делом, можно заняться другим. Из самого большого

кувшина, если перевернуть его, вода

выльется до последней капли. А разве небо над Месопотамией не дно большого

кувшина? Пусть флейтисты, барабанщики и

трубачи играют "Отъезд". Шах Аббас торопится.

И вот Чехель-Сотун погружается в безмолвие. А шах-ин-шах собирается на

поля битв. Но напрасно засуетился

гарем, "лев Ирана" строго объявил, что едет только с приближенными ханами:

полководцами, ближайшими советниками и

прислужниками. "Такое решение вызвано важностью дела", - так говорят ханы. Но

жены и хасеги-наложницы потихоньку

шепчутся в прохладном саду под деревьями, в зеленой и розовой воде бассейнов, на

тахтах, покрытых керманшахами: "Шах

отправил к Лелу евнуха Мусаиба - не пожелает ли царственная Лелу сопровождать

шаха в его поездке". Предвидя резкий

отказ, Мусаиб приказал евнухам не сторожить дверь, в которую он войдет. И не

напрасно. С отвращением Лелу заявила, что

никогда и никуда она сопровождать убийцу своего сына не станет, а если еще

живет, то ради внуков, которых, если не

уберечь, может постигнуть участь их отца.

Со всеми предосторожностями Мусаиб докладывал грозному "льву Ирана",

что царственная Лелу растрогана

милостью шах-ин-шаха и благодарит за желание доставить ей удовольствие, но, увы,

болезнь сердца пока не позволяет ей

воспользоваться поистине сказочной добротой повелителя. Шах Аббас насмешливо

взглянул на склонившегося перед ним

до ковра евнуха: ему ли, шаху, не знать свою Лелу?!

Едва узнав о скором отбытии Хосро-мирзы в Гурджистан, царственная Лелу

призвала его к себе, как своего

дальнего, но все же родственника.

Переступив порог комнаты, изобилующей рукописными книгами и грузинскими

вышивками, Хосро со

смешанным чувством почтительности и изумления склонился перед Тинатин-Лелу,

женщиной, всколыхнувшей Решт.

- О Хосро-мирза, - тихо проговорила Тинатин-Лелу, - не знаю, сколько

времени пресвятая дева решила томить

меня на раскаленной ненавистью и злобой земле, но я не могу оставить без себя в

Давлет-ханэ мою Нестан, ибо Зулейка,

мать наследника, ненавидит княгиню, и, лишь я погружусь в вечный мрак, она

поспешит выколоть Нестан изумрудные

глаза, - так всем говорит, и я ей верю. Знай, о Хосро, шах дал свободу Нестан, и

она может открыто уехать. Окажи мне