Великий Моурави 6

внимание, возьми ее с собой. Правда и то - тяжко мне с нею расстаться, но так

надо. Мне с трудом удалось уговорить

Нестан, ибо в своей любви ко мне она даже ради встречи с Картли не хотела

оставить одну меня в Иране. Хорошо,

вмешалась ханум Гулузар и произнесла такие слова: "О прекрасная княгиня, не

умножай печали царственной ханум, не ты

ли всегда говорила: "Вернусь на родину, когда Зураб умрет". А разве для тебя он

давно не умер? Почему же

сопротивляешься? Я тоже жду от Зулейки и ее сына всякого зла, особенно с того

дня, когда шах-ин-шах, да живет он вечно,

каждый день призывает к себе Сэма и ласкает его, а моего сына ни разу не пожелал

видеть. Но я, раба моей царственной

Лелу, еще чаще буду простираться у ее ног и на лету ловить все ее желания. Не

искушай аллаха, княгиня, уезжай!

Возможно ли предугадать желания аллаха? Не определил ли всесильный нашу встречу

в твоей прекрасной стране?" Сказав

так, Гулузар распростерлась перед княгиней и поцеловала землю между рук ее. И

Нестан согласилась. Царевич Хосро,

окажи мне внимание, помоги княгине достигнуть пределов Картли. Судьба ханум

Нестан убедительно доказывает, как

красота жизни бессильна перед уродством жизни.

Хосро-мирза склонил голову перед Тинатин-Лелу.

Часы прощания. Как глубока их печаль! Сколько приглушенных стонов,

сколько мимолетных слов, сколько

неясных восклицаний, сколько нежности, сколько сетований и сколько надежд. Не

пожалела Тинатин-Лелу лучших своих

нарядов, тончайших изделий из золота и драгоценных камней. Но все они лишь

слабое выражение сестриной любви,

дружбы грузинки, всколыхнувшей Решт. Пусть скорей покинет Нестан страну

произвола и роз. Пусть следует с Хосро-

мирзой в будущее, похожее на еще неоткрытую землю и все же во сто крат лучшее,

чем прошлое, сжатое позолоченной

решеткой.

И вот к пышному поезду Хосро-мирзы присоединились кеджаве. Навсегда

покидала великолепный и жестокий

Исфахан зеленоглазая Нестан из рода Орбелиани.

Словно луч света скользнул по персидскому изразцу.

Факелы проложили огненную борозду в ночной Исфахан. На полном галопе

промчалась колонна всадников.

Шах Аббас выехал в полной тайне. Куда? Никто не знал. Исфаханская знать

полагала, что через Керманшах в

Шахабад, ведь там разветвляется дорога, уходя одним своим концом на север - в

Касре-Ширин, другим на юг - в Мехран.

Там на стыке двух направлений легче провести защиту Багдада и прикрыть пути во

внутренний Иран.

Но шах Аббас не проследовал к пределам Арабского Ирана. Достигнув

Неджефабада, он круто повернул на север к

Мурчехурту.

Почему? Он хорошо знал почему.

Чтобы вести большую войну, нужно много золота в слитках и в монетах с

изображением льва. Подчинив еще в

первые годы царствования прикаспийские земли, он превратил их в хассэ - свои

собственные владения. Сейчас он следовал

в одно из них - Мазандеран - страну топора и дровосеков, - там предстоял сбор

драгоценного металла и войска -

многотысячной конницы горцев, которая рассечет, как барана, Анатолию, грозой,

наводящей ужас, подступит к стенам

ненавистного Стамбула.

Шах Аббас взнуздал время, как коня, не заехал даже в Сулейманиэ. Он

стремился обогнать события, дабы не быть

застигнутым врасплох. Золотая дорога, или дорога шелка, соединяла северную

провинцию Гилян с далекой южной -

Луристаном, порт Астару на Каспийском берегу и порт Ормуз на берегу Ормузского

пролива. Торговля шелком,

зиждущаяся на движении кораблей и верблюдов, требовала высокого надзора, - как в

руках факира, нити должны были

беспрестанно превращаться о благодатное золото. Ради возвеличения Ирана шах

готов был стать факиром.

На незримых крыльях, рождающих ветер, время проносилось со скоростью

света. Не успевало солнце раскрыть

пламенное опахало, как уже теряло равновесие и падало за изломанную линию скал.

В ущелье Бендер-Бира шах почувствовал легкое недомогание. Он удивился,

ибо после испытанной им сердечной

боли в Исфахане чародеи ему открыли, что боль мнимая, ибо, сердце у него -

рубин, подвешенный на четырех золотых

цепочках.

На дне ущелья бесновался прозрачный Хераспей. По повелению шаха ему

подали в чаше студеной воды,

зачерпнутой из реки. Он отпил несколько глотков, облегченно вздохнул и обвел

отсутствующим взором гигантские

каменные ворота, образуемые разрезанным поперек высоченным хребтом. Тысячелетия

прорывал себе русло в каменных

громадах неукротимый Хераспей. И шах подумал: "Жизнь человека по сравнению в

этим временем - не больше чем одна

капля, но эта капля способна отразить солнце, и ради этого стоит спешить".

Он спешил в веселый Ферабат, отстроенный трудами и потом людей,

пригнанных им из Карабаха. Рабы уподобили

этот город дивной долине роз, где не слишком жарко, не холодно, где вечная

весна. Но, оставляя позади себя рощи

огромных самшитов, павильоны и башни, воздвигнутые среди лесных просек,

бассейны, окруженные рядами апельсиновых

деревьев, и водопады, грохочущие под синим небом, шах Аббас думал не о веселье.

Тревога, как гюрза, коварно

подкрадывалась к его сердцу-рубину, недоступному боли.

По царской мостовой, как назвал он бесконечно тянувшуюся улицу, он

проехал шагом, сам не зная почему