Великий Моурави

срывающийся голос Горгасала. - Кто может догадаться, что царица здесь? Зачем

напрасно бередить сердце, оно и так смертельно ранено.

Томительно тянулся день, в доме Горгасала ждали Керима.

Подгоняя время, Горгасал подбегал к калитке на каждый шорох, лишь бы не

бездействовать.

И, как всегда бывает, долгожданный стук молоточка ошеломил.

- О господи Иисусе! Керим! Керим!

Папуна сжал его в объятиях. И сразу заговорили вместе, громко,

восторженно.

Всем привез подарки друг: вот послание от ханум Хорешани, а вот...

Изумленно смотрит Тэкле на заплатанную чадру, бережно сложенную в ларце из

слоновой кости, рядом с драгоценными индусскими запястьями.

Но чем дольше говорил Керим, тем больше бледнели старики, мрачнел

Папуна и радостнее сияли глубокие глаза Тэкле.

- Керим, повтори, возможно ли?

- Светлая царица, пусть аллах сбережет тебя, как сберегает луну на

небе. Лишь тебе дано убедить царя. Неизбежно ему покинуть Гулаби раньше

тебя. Совместное бегство подобно игре с гюрзою. Эта чадра принадлежала немой

прислужнице. Она на два дня будет отпущена, а по причине жары я ежечасно

прикажу сменять стражу. И никто не проведает, когда прислужница придет и

когда уйдет. Надев эту чадру, благородная царица...

Бурные слезы счастья прервали его слова.

- Керим, мой Керим! Ты возродил во мне радость!

- За такую радость придушить мало. Ты что, шутишь, Керим? Куда толкаешь

дитя: в пасть тигра или на картлийский пир?!

- Ага Папуна, я много месяцев обдумывал этот шаг. Знает пока только

Датико. В один из близких дней, если аллаху будет угодно, царица переступит

порог башни.

До последней звезды обсуждали в домике предстоящее. Керим подробно

объяснил Тэкле, как должна она войти в башню, подняться по каменной

лестнице, обогнуть темные проходы, едва освещенные узкими щелями в стенах.

Датико, будто случайно, очутится вблизи, и пусть царица без страха последует

за азнауром.

- Без страха? О Керим, за такое счастье готова на самые страшные пытки,

лишь бы скорее, лишь бы не помешал ехидный сатана! Бога молить стану!

- Лучше крепче спи, а бога вспомнишь, когда обратно придешь, - сердился

Папуна.

Не по себе было и старикам. Только незачем слова тратить - все равно не

удержишь.

Единственное, что огорчало Тэкле, это необходимость приучить сарбазов к

ее отсутствию у камня. Она по два дня не будет показываться, потом опять

придет, так несколько раз, пусть думают: от старости болеет.

Сведения, привезенные Керимом, еще сильнее взбесили Али-Баиндура. До

каких пор изнемогать ему? Шайтан Булат-бек, а не он, уже собирается в

щекочущее глаза путешествие. О распутывающий затруднения каждого сердца,

помоги Али-Баиндуру! О свет предвечного аллаха, сломи упрямство картлийца!

Или порази его огнем священного меча!.. Караджугай предлагает в Гулаби

другого хана, но Караджугай никогда не был другом Али-Баиндуру, не скрыта ли

здесь хитрость? Нет, мудрость подсказывает остаться до конца... О Али, рука

Баиндура да засветит на шести углах могилы Хуссейна шесть свечей, если

приблизишь конец, не дожидаясь старости во имя несущего! О имам Реза, всели

в шах-ин-шаха нетерпение! В побег картлийца шах больше не верит. Аллах

свидетель - шах прав: кто убежит от Али-Баиндура?! И от Керима! Подобно

меняле, сторожит он драгоценность... Вчера Керим утешал, - может, скоро

вернемся в Исфахан: "Пусть благородный хан не портит себе рубиновую кровь.

Лучше предаться развлечению..." Говорит, та гречанка подобна крепкому вину!

Кто прикоснется, рай Мохаммета ощутит. Наверно, прикасался, шайтан, недаром

иногда как пьяный ходит... Подожду до пятницы, сама сюда не придет - выеду

незаметно, через боковые ворота. Все скроет ночная мгла и благожелатель

запретных услад. Пусть распускается роза любопытства в цветнике шалостей!

Игривые мысли развеселили хана. Смакуя предстоящее, он обдумал

подробности, как накинет абу коричневого цвета, как оседлает коня цвета

темноты. Бисмиллах, как приятно иногда, подобно юному глупцу, красться к

источнику блаженства!..

Как раз в эту минуту гречанка осыпала Керима страстными поцелуями. А за

подарки - отдельно.

Когда первое пламя притихло, Керим обрадовал красавицу хорошей памятью:

жемчужное ожерелье он купил в Исфахане, у лучшего сафара. Где оно? А разве

ханум забыла их уговор? Впрочем, с того досадного дня, когда в гарем

Али-Баиндура прибыла новая хасега, хана еще труднее завлечь на самое

соблазнительное ложе.

Гречанка так возмутилась недоверием Керима к ее чарам, что резко

дернула шнурок пояса раньше, чем требовало приличие.

Керим притворился, будто не заметил этого жеста, и стал рассказывать о

резвости веселых гурий в Исфахане, вынуждающих мужчин ползать у их порога и

вымаливать час любви уже после изведанного блаженства.

Гречанка вызывающе расхохоталась:

- Клянусь Афродитой, сумасбродный Керим доведет меня до исступления!

Еще неизвестно, когда придется ползать хану у моего порога, до или после!

Спор снова разгорелся: на ложе битвы падет, конечно, ханум, ибо хан