Читаем Великий Моурави полностью

посредине, они расстелят камку, и Папуна, веселый тамада, станет развлекать

их смешными рассказами, а благородный Керим поведает о своих приключениях на

семи дорогах мира. Улыбнется Баака, давно потерявший смех. Датико будет

угощать их новыми яствами. И царь сам поднесет чаши старикам, заменившим ей

мать и отца...

Так, в счастливом возбуждении, не умолкая, говорила сама с собой

Тэкле...

Накануне роковой пятницы пришел Керим: все подготовлено, царь оживлен,

но скрывает блеск глаз. Не следует в кизилбашах вызывать подозрений. Князь

Баака нарочно гуляет в саду с лицом, полным печали. А хан радуется этому и

насмехается! Пусть! Да будет благословение аллаха над затеянным!


И вот наступила ночь случайностей и обмана. Как условлено, хан

Али-Баиндур выехал из крепости незаметно для всех. Керим проводил его за

боковую калитку и обещал сторожить возвращение.

Али-Баиндур ехал медленно и, по привычке, настороженно, ко всему

прислушиваясь и вглядываясь в темноту. Он несколько раз объехал красивый

дом, остановился у главного входа: ничего подозрительного. Потом свернул

направо, бесшумно открыл ключом Керима потайную дверцу.

Он привязал, коня у финиковой пальмы, крадучись обошел весь сад,

осмотрел куст за кустом и медленно направился к мраморной лестнице.

Его никто не встретил, но все двери были открыты. Нащупав у пояса

ханжал, он прошел одну, потом другую и очутился в третьей комнате, ярко

освещенной разноцветными светильниками. На низкой тахте среди подушек

виднелась рука, небрежно держащая чубук кальяна.

Он хотел сразу ошеломить взор и смутить сердце гречанки, но как раз на

пути стоял арабский столик и на нем поднос с пирамидой плодов. Персики

бесстыдно выглядывали из-под гранат, нагло смеялись румяные яблоки и, словно

длинный нос, высовывалась груша.

Возмущенный, он уже хотел уйти, но внезапно прозвучал голос нежнее

флейты:

- О хан из ханов, почему томишь мои желания? Разве уши мои не открыты

для приятных сравнений, а пылающие уста не ждут охлаждения?

Али-Баиндур шагнул вперед и между мутаками увидел обнаженную ногу с

алмазным перстнем на большом пальце.

- Покажи мне свое лицо, откинь подушки! - с легким раздражением сказал

хан.

Что-то на тахте зашевелилось. От бархатистых плеч исходил запах

меккского бальзама. Кудри, подхваченные золотым обручем, блестели крылом

ночи.

Хан насторожился и подался назад, ему почудился шорох.

- Не уподобляйся охотнику, заблудившемуся в лесу. Я отослала всех слуг,

ибо не меньше твоего люблю тайну. А шорох - от шагов Агаты, охраняющей

прекрасное служение мое богине любви. Сегодня ты здесь хозяин.

- Если так...

Хан схватил столик с фруктами и сдвинул в сторону. Шелохнулась легкая

туника, слегка приоткрывая нежную смуглоту. Гречанка потянулась к нему с

чубуком кальяна...


Ночь сгущалась. Прохлада слегка шелестела листьями. Черное небо

высыпало все звезды, горели они нестерпимо ярко.

Керим с двумя сарбазами обошел крепость, проверил посты и направился к

белому домику, где жил... Надо ждать еще час смены стражи. Сегодня дежурит

онбаши Багир. Лазутчик Баиндура, сын мелкого хана, всеми способами

пробивается в доверие всесильного начальника Гулаби. Даже за Керимом следит,

глупец! Даром тратит время и злость... Керим нарочно сегодня поставил его во

главе стражи... Над всеми властен аллах, и если ему не будет угодно...

Поспешно отбросил Керим страшную мысль. Все... все готово. Его плащ и

летняя чалма уже у царя. Два одеяния сарбазов, для князя и Датико, тоже

наверху. Багир расставит новую стражу, подражая Кериму, обойдет дворы и

потом направится в помещение онбашей. Будет уже полночь. Керим зайдет

проверить: не заснул ли лазутчик? Конечно, нет! Багир поклялся, что глаз до

утра не сомкнет, ведь хана нет в крепости.

Керим раскричится: кто сказал ему подобную ложь? Разве хан ночью

оставляет башню воли шах-ин-шаха?! Пусть больше Багир об этом не решается

вспоминать! Багир, трусливая тень, начнет умолять не говорить о его

оплошности хану. Керим, махнув рукой, выйдет. После этого онбаши, ради

своего спокойствия, еще раз обойдет двор и, вернувшись, предастся отдыху. В

эти минуты осторожно спустятся вниз пленники, двери Керим заранее откроет,

ключи у него. Потом Керим приоткроет калитку, спросит сарбаза: все ли тихо

на улице? Конечно, все. Но почему сарбаз без абу? Или не боится заболеть

лихорадкой? Керим позволит ему пойти за плащом, а сам помчится через двор. В

этот миг трое переодетых выскользнут из калитки, и Датико, кружа и заметая

следы, поведет их к домику царицы потайным ходом, по высохшему руслу. А он,

Керим, поговорив немного с вернувшимся сарбазом, отправится погулять вокруг

крепости, как делал часто. И тоже исчезнет...

Не в силах оставаться в комнате, Керим поднялся на среднюю башню,

откуда были видны двор и улица.


Легкий, душистый дымок кальяна плыл вокруг светильника, сливаясь с

разноцветными лучами... Разбросанные фрукты свидетельствовали о бурной

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза