Великий океан

Младших Аргуэлло приводила донья Игнасия или Гертруда — старшая девочка после Консепсии, добродушная и толстая ленивица. Дети выстраивались шеренгой и, глядя друг на друга и раскланиваясь, разноголосо приветствовали:

— Buenas dias, senor!

Последней кланялась Гертруда, затем, поворотив свою команду к двери, неторопливо уходила, улыбаясь, совсем как маленькая женщина.

Из всей семьи не показывался только Гервасио. Однажды Резанов спросил про него у Луиса, навещавшего его раза три в день. Юноша смутился и сказал, что он не знает, в чем дело, но Консепсия потребовала у дона Аргуэлло отправить Гервасио в миссию Санта-Роза.

— Они очень поссорились. Это было после обвала. Конча даже мне ничего не сказала. Она стояла бледная в кабинете отца и поклялась перед Мадонной, что так надо.

Может быть, Луис действительно не знал, может быть, не хотел говорить, но Резанову вдруг показалось, что между исчезновением Гервасио и случаем на дороге есть какая-то связь. Волчий взгляд ровесника Луиса, заостренное лицо с нависшими надбровьями всегда вызывали антипатию. Но Резанову сейчас было не до этого. После разговора с губернатором прошло уже несколько дней, однако до сих пор никто из монахов не явился. Может быть, все их разговоры о желании продать хлеб были притворством, и губернатор, зная об этом, так легко дал свое согласие?.. Беспокоило и положение дел на корабле, бездельничавшая команда которого снова начала ворчать. Хвостову пришлось посадить двоих матросов в карцер…

Приезд падре Уриа сразу поднял настроение Резанова. Настоятель только что вернулся из дальней поездки, о несчастном случае узнал час назад. Священник даже не отдохнул после утомительной дороги. Ссутулившийся и еще более потемневший, он сидел в кресле и, слушая Резанова, медленно перебирал четки.

— Misericordia! — сказал он, наконец, когда Николай Петрович кончил. — Милосердие господне! Велики его имя и слава! Я рад, синьор Резанов, за вас и за свою бедную страну. Тридцать лет я живу здесь и тридцать лет верю, что настанут и для нее лучшие дни… И вот, не дай господи, несчастье с вами!.. — он поднял голову, оставил в покое свои четки. — Я говорю чистосердечно, синьор Резанов, в Европе всякое могли подумать. Там каждый день меняются веяния, корсиканец натравливает народы друг на друга. Губернатор сказал, что может вспыхнуть война и между нашими государствами…

— А вы верите этому? — живо спросил Резанов. Он очень обрадовался приходу миссионера, длительное отсутствие которого тоже начинало его тревожить.

— Не знаю, — ответил Уриа. — Но твердо верю, что если и будет, то долго не протянется. Нам нечего делить, ни там, ни здесь… Если бы вы только знали, какое процветание возможно в здешних местах! Прекрасные гавани, плодородные земли, леса и горы, в которых индейцы давно уже нашли железо и серебро, а может быть, там есть и золото. Пастбища, годные для пропитания бесчисленных стад. Но бедная Калифорния забыта! Его величество содержит гарнизоны, миссии, тратит в год полмиллиона пиастров, но не имеет доходу ни реала. Торговля здесь в небрежении, и министры жалуются и проклинают землю, которая приносит один убыток. Мы же сидим, как нищие. Жалкие свои потребности не можем удовлетворить даже по неимоверным ценам. Судите сами. Из Санта-Блаза раз в год приходит корабль, мы отдаем ему наперед деньги, чтобы только на будущее лето выслали нам самое малое! А между тем Буэнос-Айрес, Вера-Круц, Каракас и Картагена уже пользуются плодами торговли, процветают. Правительство не устояло перед янки, особенно, когда министр Соединенных Штатов выехал из Мадрида, и уступило им для торговли четыре порта на восточном берегу… Я откровенно скажу вам… — падре Уриа выпрямился, провел рукой по лицу, глянул на Резанова внимательными усталыми глазами. — Нужно, чтобы и ваш император настоял на торговле с нами. На этом берегу мы самые близкие ваши соседи и за двадцать с лишним лет убедились в вашем доброжелательстве. Не рассчитывайте, конечно, что у нас все так думают, большинство — не так. Противоречия при дворе и в Мексике, стремление янки и англичан поссорить нас с вами, чтобы самим укрепиться в Калифорнии, и еще кое-что другое — все это требует преодоления и настойчивости. Однако, синьор Резанов, я стар, чтобы кривить душой. У нас разные религии, но бог один и едины стремления… Кто знает, может быть, вы лучше нашего устроите свою жизнь…

Настоятель говорил почти о том же, о чем недавно сказала Консепсия.

Под конец Уриа дал совет послать письмо непосредственно царю. Из Монтерея в Мексико гонец доставит его кратчайшим путем. Через Санта-Блаз, Лоретто, Кортесово море — всего шесть тысяч верст. Оттуда в Россию оно попадет к осени.

Уже прощаясь, священник пожелал скорейшего выздоровления и сказал, что около двух тысяч пудов пшеницы синьор Резанов может получить хоть завтра. Больше в миссии до нового урожая хлеба не было.

— Я с радостью купил бы все ваши товары, — заявил он с невольной завистью. — В Калифорнии еще не видели таких вещей…