Великий поход привидений

Все кивнули. Еще при жизни тетя Гортензия была домоправительницей во дворце Хэмптон- Корт короля Генриха Восьмого. Правда, тетушка была слаба в арифметике. И однажды, при подведении баланса она сказала, что пять пухлых каплунов, фляга меда и две сальные свечи стоят одиннадцать пенсов и три фартинга, тогда как они стоили одиннадцать пенсов и пол пенни. И Генрих, который целую неделю никого не казнил, велел арестовать ее, как раз тогда, когда она ложилась спать, то есть, в ночной рубашке и длинных шерстяных панталонах, и отрубить ей голову.

Какое-то время тетя Гортензия жила во дворце. Но он был настолько переполнен призраками (в коридорах уже рыдали и стонали три жены Генриха), а ей было настолько не по себе в этой ночной рубашке и длинных шерстяных панталонах среди грандиозно одетых придворных дам, что однажды ночью в 1543 году она одолжила призрачную карету из королевских конюшен и уехала искать свое место для жилья.

И нашла Ночное Аббатство — разрушенный и скрипучий дом на Восточном побережье, к которому прилагались висящие на петлях двери, свисающие со стропил мерзкие глыбы летучих мышей и мили пустынного солончака, где могли бегать ее безголовые лошади.

— Четыреста тридцать два счастливых года провела я в том доме, — продолжала голова тети Гортензии. — А три месяца назад…

Выяснилось, что три месяца назад некий мистер Херст, купил Ночное Аббатство и решил реконструировать его.

— А что это значит? — спросил Хамфри.

— Еще бы вы не спросили, — завопила голова тети Гортензии. — Это значит стиральные машины в прачечной, где раньше жили мои лягушки; это значит флуоресцентное освещение, отрицательно сказывающееся на ваших флюидах. Это значит центральное отопление!

— Фу! — сочувственно содрогнулись Ведьма и Скользящий Килт.

— Конечно, «фу», — подтвердила тетя Гортензия. Она вытянула свою полную руку — и там, где задралась ее ночная рубашка, они увидели, что тетина эктоплазма стала сухой и свернувшейся, с чрезвычайно нездоровым желтым оттенком. — Говорю вам, это место стало невыносимым.

— Ну, разумеется, ты должна остановиться у нас, — сказала Ведьма.

— Дело не только во мне, — угрюмо промолвила тетя Гортензия. — Подобные вещи творятся повсюду. Старые здания сносятся, прекрасные мутные пруды осушаются, почтенные руины превращаются в отели или Бинго Холлс. Я слышала, что Леофрик Изувеченный живет на колбасном заводе.

— Ну, в Крэггифорде-то с нами ничего плохого не случится, — успокаивала Ведьма, собирая на тарелку крысиные хвосты для своей безголовой тетки.

Но вот тут она ошибалась.

Глава 2

Тетя Гортензия была хорошей, но с ней не так-то легко было жить в одном доме. Во-первых, она была жутко рассеянной. Она не только забывала свою голову в спальне, когда спускалась к завтраку, она оставляла ее в шкафу для обуви, когда выходила в сад собирать чихотник обыкновенный или белладонну. А однажды, будучи игриво настроенной, она так неожиданно кинула свою голову Хамфри, что тот уронил ее, и та назвала его растяпой в очень неприличной манере.

Кроме того, она постоянно всех путала по поводу того, что пыталась сказать. Обрубленная шея тети Гортензии научилась говорить простые вещи, например: «Еще, пожалуйста», «Нет» или «Фу!». Но если она хотела сказать что-то посложнее, где нужно было использовать больше слов, ей приходилось пользоваться своей головой. Будучи такой рассеянной, ее шея иногда говорила одно, а голова — совсем другое. Например, если Ведьма спрашивала: «Хочешь еще сандвич из лягушачьей кожи, тетя Гортензия?», шея могла сказать: «Да», в то время как ее голова из другого конца комнаты говорила: «Знаешь, Мейбл, меня от этой лягушачьей кожи пучит». Подобного рода вещи, если вам приходится жить с этим, могут сильно утомлять.

Но что раздражало их больше всего, так это то, что она была несдержанной насчет Хамфри. Все понимали, что Хамфри не так ужасен, как должен бы быть, но им абсолютно не хотелось, чтобы кто-то еще указывал на это. Делать личные замечания о детях, которые живут в доме, где ты останавливаешься, не очень-то прилично. Но тетя Гортензия их делала.

— Право же, Мейбл, — говорила она, отвлекая Ведьму, когда та сидела на кухне, переписывая проклятья в книгу рецептов или подравнивая блуждающие огоньки, — твой мальчишка пахнет свежескошенным сеном.

Такие слова сильно раздражали Ведьму.

— Вовсе нет. Ни капельки. Я допускаю, что Хамфри не унаследовал мои лучшие запахи, но…

— Ты уверена, что он вообще привидение? — сказала тетя Гортензия, перебивая ее. — Что он не фея, не домовой или еще кто-то? Я бы нисколько не удивилась, обнаружив, что он выползает по ночам и делает людям добро.

На этот раз Ведьма так разозлилась, что вылетела через крышу.

— У тебя нет никакого права говорить такие вещи, тетя Гортензия, — сказала она, спустившись. — Только вчера, когда я была в саду, я видела, как один цыпленок в ужасе бежал от Хамфри.

— Цыпленок! — фыркнула тетя Гортензия.

Когда что-то расстраивало Ведьму, она всегда обсуждала это с мужем.