Великий Север. Хроники Паэтты. Книга VII

— У меня нет слов, чтобы описать, что тогда со мной случилось… — глухо продолжил вдруг Логанд. — Несколько дней я был сам не свой, временами помышляя о самоубийстве. Странно, наверное, слышать такое о парне пятнадцати лет? — горько усмехнулся он.

Линд в ответ лишь скривил губы. Да, в свои пятнадцать он жил совсем другой жизнью — жизнью мальчишки, проводящего время в компании друзей, лишь помышляя о каких-то реальных вещах. Логанд же будто родился уже взрослым… Наверное, потому он и сделался лейтенантом в двадцать с небольшим, не имея ветвистого родового древа за спиной… Он действительно был особенным.

— Несколько раз я возвращался к Зоре, но меня не пускали и на порог. Тогда я как-то вечером пробрался к ней в спальню через окно, но она, завидев меня, подняла такой крик, что я еле удрал. Я, словно брошенный пёс, кружился вокруг дома Зоры, не находя покоя. Я всё ждал, что она, быть может, выйдет. Но её всё не было. Зато я заметил старого сторожа, который каждый день выходил за ворота, а к вечеру возвращался пьяный в стельку, хотя прежде я за ним такого не замечал. Этого старика никто в доме не любил, а иные и вовсе боялись, считая, его ведьмаком. Слыхал о таких?

Линд, который явно был примерно из тех же мест, где прежде жил Логанд, хмыкнув, кивнул. Ведьмами и ведьмаками не раз пугала его нянька в детстве, когда он никак не хотел засыпать. Ведьмаки — это было что-то вроде колдунов, но колдунов-самоучек, действующих скорее по наитию. Вообще считалось, что ведьмы и ведьмаки — очень и очень могущественные маги, точнее, стали бы таковыми, если бы прошли обучение. Но сила, дремавшая в них, была столь велика, что прорывалась наружу даже без специальных навыков.

— Дворня звала его Шорохом, потому что ходил он всегда едва слышно. Он жил под лестницей и днём почти не показывался на людях. В общем, неприятный был старикан. И то, что теперь он весь день проводил где-то за пределами дома, было странно. Я решил проследить за ним, что, впрочем было нетрудно, потому что оказалось, что доходил он до одного из небольших кабаков неподалёку — грязного притона, куда приличные люди боялись соваться. Но я нутром чувствовал, что происходящее каким-то образом касается меня, и потому зашёл туда.

Шорох сидел в тёмном углу, и перед ним уже стояла кружка браги. Когда я подошёл, то заметил, как исказилось его лицо. Увидев меня, он перекосился, будто увидал… — судя по всему, Логанд хотел сказать «увидал призрака», но осёкся. — Увидал самого Асса… Он, кажется, хотел уйти, но я перегородил ему путь.

«Что ты знаешь?» — сразу же спросил я, видя, что ему есть что скрывать. — «Что с моим сыном? Он жив?». Нутром я почувствовал, что ему известно что-то об этом, и по реакции Шороха понял, что попал в цель. Он попытался встать и уйти, но я толкнул его на место. Никто даже не обернулся на нас — в том притоне привыкли к вещам и похуже. «Говори всё, что знаешь, иначе — клянусь богами! — я зарежу тебя!». У меня при себе, конечно, не было никакого ножа, но в случае чего я был готов вспороть ему горло и осколком кружки. И, судя по всему, он ясно это видел.

«Твой сын мёртв…» — ответил он. — «Я сам закопал его в саду». Признаться, у меня была слабая надежда на то, что Зора меня обманула, и что ребёнок жив. Увы, я видел, что Шорох не лжёт, и мой сын действительно мёртв… Но я видел также, что он что-то скрывает. Что-то страшное — настолько, что он, всю жизнь просидевший в своей каморке под лестницей, теперь каждый день ходит сюда и напивается настолько, что едва переставляет ноги, возвращаясь обратно.

«Что ещё тебе известно?» — подсев к нему, зашипел я. Я схватил его за шиворот и как следует встряхнул. — «Говори! Я от тебя не отстану!». Но Шорох сидел молча, насупившись. Даже когда я схватил его за горло, он молчал. Он и не думал звать на помощь. Этот старик как будто бы даже хотел, чтобы я придушил или прирезал его.

Видя, что этак мне ничего от него не добиться, я отпустил его. Шорох тут же, одним залпом, выпил целую кружку браги. Да, он наверняка что-то скрывал!.. Я был в отчаянии, не зная, что мне делать дальше. Злость, боль утраты, бессилие — всё это слилось во мне, и я вдруг зарыдал. Напомню, что мне было всего пятнадцать! — Логанд погрозил пальцем Линду, хотя тот и не думал насмехаться.

— Ясно, что старика тоже изводила тайна, что он носил в себе. То ли ему стало жаль меня, то ли было очень уж жаль себя, но он не выдержал. «Дитя родилось живым…», — буркнул вдруг он. — «Но хозяйка, как только немного оклемалась, кликнула меня и…». Старик замолчал, не решаясь произнести последние, самые важные слова. Я глядел на него сквозь слёзы, уже понимая, что услышу дальше, и сердце моё едва не разорвалось от горя.