Великий Север. Хроники Паэтты. Книга VII

Но, с другой стороны, эта служба заставляла его по-иному взглянуть на город, в который он стремился всю жизнь. Она обнажала ту изнанку, что обычно скрывалась за ухоженными фасадами главных улиц. Подобно тому, как лекарь, врачующий гноящихся от сифилиса шлюх, перестаёт видеть их прелести и видит лишь мерзость, с которой работает, так и Линд, даже проходя по дневным и таким благополучным на вид улицам Кидуи, всё равно видел мысленным взором то, во что они превращались в ночи.

Извращённость была главной чертой этого великого города. Извращённость, порождённая праздностью. Иногда юноше казалось, что Кидуа нарочно притягивает к себе все подонки империи. Похоже, что здешние обитатели давным-давно позабыли о том, что такое честный труд. Они перебивались подачками императора, которых хватало, чтобы сводить концы с концами, и, похоже, большего горожанам и не требовалось.

Нет, разумеется, в Кидуе хватало честных торговцев, ремесленников, прочих работных людей, ведь кто-то же должен был одевать, кормить и убирать этот город! Быть может, их было даже много, вот только по роду службы Линду эта категория людей попадалась куда реже, чем разношёрстная шваль, наводнившая тёмные переулки.

Обычным делом для городской стражи было разнимать драки, предотвращать грабежи и кражи, следить за порядком в низкопошибных кабаках. Обычными клиентами их были мелкие воришки, грабители да подвыпившие дебоширы, то есть весьма малоприятные люди. Собачий квартал, к которому был теперь приписан Линд, изобиловал именно городской сволочью, после общения с которыми напрочь терялась всякая вера в людей.

Но ещё больше своего молодого хозяина, к сожалению, мучился Дырочка. Пожилой лакей, проведший большую часть своей жизни в тихой деревенской усадьбе, очень страдал от городской суеты и шума. Окна в квартире, что снял Линд, выходили на улицу, и для самого юноши это было скорее преимуществом — он любил разглядывать в окно прохожих, когда бывало скучно. Но вот для Дырочки это обернулось сущим кошмаром.

Кидуанская жара сводила старика с ума, и особенно по ночам, когда несчастный Дырочка мучался бессонницей. Увы, но даже ночью он не открывал окна в своей комнатушке, чтобы впустить хоть немного прохлады, потому что снаружи был постоянный шум. Улица была довольно оживлённой, так что даже глубокой ночью здесь то и дело проходили весёлые компании припозднившихся гуляк, проезжали кареты и всадники, так что едва задремавший слуга вновь вскидывался от этого шума даже при закрытом окне.

А ещё он очень боялся, что кто-то влезет к ним в квартиру (она располагалась на втором этаже). Дырочка, похоже, считал всё население Кидуи грабителями и негодяями, так что ждал неминуемого нападения каждую ночь. Особенно он переживал, когда оставался один во время ночных дежурств Линда. Бедолага вбил себе в голову, что отныне все городские подонки желают поквитаться с его хозяином за его службу, и что они обязательно исполнят задуманное. В такие ночи он, похоже, совсем не смыкал глаз.

Линд поначалу посмеивался над слугой, но вскоре ему стало не до смеха. Обычно такой пухлый, румяный, мягкий Дырочка превратился в бледную тень самого себя. Под глазами залегли глубокие тени, щёки опали, уголки губ опустились… Бедняга постарел за месяц больше, чем за предыдущие пять лет.

Не на шутку встревоженный, Линд решил отправить Дырочку обратно в имение, а себе нанять другого лакея. Конечно, это было нелегко — он с раннего детства привык к этому курчавому добряку и, можно сказать, даже полюбил его, ведь Дырочка всегда был неподалёку, в отличие от отца. Но именно эта любовь и заставила юношу завести разговор об отъезде.

Надо было видеть старого слугу в этот момент! На его осунувшемся лице выразилось такое отчаяние, что Линду стало стыдно. Особенно после того, как Дырочка, не сдержавшись, заплакал. Стало понятно, что старик скорее умрёт, чем согласится покинуть молодого барина, которого он также любил беззаветной любовью человека, никогда не имевшего собственной семьи. Он совершенно искренне готов был страдать от бессонницы до конца своих дней, лишь бы оставаться рядом с Линдом.

Юноша был невероятно тронут такой преданностью, но, увы, даже не подумал как-то облегчить участь своего лакея — например, переехать в более спокойный район. Отсюда было рукой подать как до кордегардии, так и до «Свиных ушей» и квартиры Логанда, и Линд не видел причин менять жилище. Кроме того, Дырочка, скорее всего, всё равно не нашёл бы покоя нигде в городе, который не приглянулся ему даже больше, чем молодому хозяину.

Что же касается родных, то Линд, признаться, по ним не слишком-то скучал. Разве что по матушке, да и то мимоходом — прежняя жизнь довольно быстро стала казаться чем-то далёким, тем более что в возрасте Линда промежуток в два-три месяца казался целой вечностью, так что у него было ощущение, будто он уехал из дома давным-давно.